— Нет. — Лук колебался. — Скажи мне, разве сто с лишним лет назад, когда слуги Пустоты осадили Араи, разве они убивали не всех? Я думал, что никого из клана Крови не осталось.

— Нет. — Голос Хасми стал безжизненным. — Убивали не всех. Впрочем, убивали всех, но не разыскивали всех, кто был в отъезде. Мой прадед сумел бежать. Но потом всем членам клана Крови пришлось уходить в Вольные земли, потому что храмовники объявили нам войну. Они сказали, что Араи виновен в Пагубе, поэтому все члены клана Крови должны быть уничтожены. С тех пор мы изгои.

— Но почему убивали не всех? — не понял Лук.

— Когда мой отец еще был жив, он говорил, что слуги Пустоты знали, кого искать, — прикусила губу Хасми. — Они пришли к воротам Араи и потребовали выдать им дочь урая. Горожане отказались. Они стали сражаться и все погибли. И дочь урая тоже погибла.

— А сиун в Араи был? — проговорил Лук.

— Был, — кивнула Хасми. — Когда ворота Араи упали, то урай приказал бросать со стен детей. Их бросали в ров с водой. Кое-кто сумел спастись. Пагуба только начиналась, слуг Пустоты было не так много. Так вот от этих счастливчиков или несчастных дошли слухи, что перед гибелью Араи сиуна видели все. Он сражался на стенах вместе с воинами клана Крови. Сражался против слуг Пустоты. Он был черным. Словно черный человек. Но никто не мог разглядеть его лица.

Это действительно была колода для пчел. Такш прикрепил к ней снизу что-то вроде киля, обжег и замазал глиной комли и сдвинул странное суденышко в воду. Внешне оно и в самом деле не бросалось в глаза. Гнилое бревно, подобных которому, по словам старика, Натта несла к просторам Хапы немало. Ляжет Лук внутрь, осядет суденышко еще на ладонь, так и вовсе ничем от гнилушки отличаться не будет. Вместо летка для пчел — разломанная дыра для дыхания, через которую при необходимости можно высунуть голову и осмотреться, на вид же — обыкновенное дупло. Дверцы для выема сот, которые Такш когда-то вырезал из того же бревнышка и навесил на кожаные петли, сидели по месту плотно, как влитые. Всего и дел было — переладить петли на внутреннюю сторону. Хочешь — лежи, хочешь — открывай, садись и греби. Но не слишком усердствуя — осадка низкая, можешь черпануть воды.

— И много теканцев ты уже таким способом отправил на родину? — поинтересовался Лук, укладывая внутрь колоды мех с водой, еду, оружие, весло, камень на веревке вместо якоря, если потребуется остановиться где-нибудь в речных зарослях.

— Тебя первого, — хмуро заметил Такш. — По одному никто не ходит, а вдвоем в бревне несподручно. Обычно народ скатывается к Хапе за пару недель. В лодках идут. Есть дорожка, есть. Хасми знает. Когда по большой воде, когда через рукавчики и болотца, когда и лодочку на плечах перенести надо. Но ты должен пройти, должен. Только шибко не дивись, если что чудное увидишь. Да нос не высовывай особо наружу днем. У некуманза в среднем течении и лодки есть, могут и поинтересоваться. Другой вопрос, что колода твоя, на первый взгляд, даже на растопку не годится, гниль гнилью. Я тут тебе под голову травки набил, если станет страшновато, лицо прикрой ею, тогда хоть трись о лодки некуманза — не догадаются. Только дверцы изнутри держи, а то ткнут копьем — петли не удержат.

— Как так сумели подогнать? — покачал головой Лук, закрыв дверцы. — И в самом деле, и вблизи не разберешь, что руками сделано. Щели с волос, словно дерево рассохлось.

— Ничего я не подгонял, — буркнул Такш. — Речная акация изнутри сгнивает. Ствол делается, что твоя труба. Тут главное — вовремя подобрать, нужным средством пропитать да торцы другим деревом со смолой плотно законопатить. А дверцы что? Вынимай куски по трещинам да лепи из них дверцы. Только вот что, парень, если доберешься до Хапы…

На этом месте наставления сидевшая на берегу Хасми негодующе хмыкнула.

— …если доберешься, говорю, до Хапы, — погрозил пальцем охотнице Такш, — колоду топи. Пробей дно хоть мечом и топи. Нечего мне на себя беду тянуть.

Лук отплыл от островка старика в сумерках. Попрощался с Хасми и Негой, сел в колоду, как в корыто, да принялся выгребать к той протоке, на которую указал ему старик. Небо обещало быть чистым, вслед за утонувшим в тростниках солнцем накатила тьма, но глаза быстро привыкли, и под едва ощутимым красноватым мерцанием небосвода Луку показалось, что он остался совсем один. Что нет больше никого под небом Салпы, только он, жужжание ночной мошки, тростники и черная вязкая вода. Где-то в отдалении плескалась рыба, иногда доносился волчий вой, но поверх всего стояла тишина, и плеск весла Лука казался слышимым всем и каждому.

Вскоре, как старик и предсказывал, озерцо, которое на самом деле было старым рукавом Натты, обмелело, или же тина поднялась почти к самой поверхности. Лук продолжал двигать колоду вперед, пользуя весло как шест, пока не заметил впереди косую, наклонившуюся в сторону скалу. Под скалой и обнаружилась черная, темная даже на фоне всей остальной ночи, протока. Колода поплыла ловчее, болото пошло в сторону, по правую руку даже образовалось что-то вроде низкого, поросшего кустарником берега, несколько раз мелькали огни костров, но Лук продолжал грести, стараясь держаться стены тростника и помня наказ старика: до света нужно выбраться из притока на середину Натты. И дальше следует держаться середины Натты. А уж если захочется передохнуть или переждать чего, лучше пользоваться птичьими островками. Их ниже по течению предостаточно.

Натта развернулась внезапно. Вокруг еще стояла тьма, хотя восточный край неба стал слегка розоветь. Колода примяла полосу тростника, и взгляду открылась речная гладь. Конечно, самой большой реке Дикого леса было далеко до Хапы, но Блестянку она легко перебивала вдвое, раскидывая берега почти на лигу. Лук выгреб на середину реки, с удовлетворением отметил, что та несет вдоволь всякого мусора, среди которого он сумел разглядеть не только островки травы, ветки, кажется, даже падаль, но и целые вывороченные с корнями деревья. Лук убрал весло, лег, с облегчением вытянув ноги, подтянул дверцы колоды и закрыл глаза.

Он проснулся в полдень от шума. Нет, Лук спал чутко, отмечал в полусне плеск воды, крики чаек над речной гладью, далекий рык неизвестного зверья, но именно в полдень о стенку колоды что-то заскрежетало. Он открыл глаза и понял, что кроме неба видит ветви какого-то куста. Более того, на одной из ветвей сидела какая-то пичужка и деловито чистила клюв. В носу резко засвербело, сдерживая чиханье, Лук поднес руку к лицу, но сделал это слишком резко, отчего пташка испугалась и вспорхнула, одарив хозяина кораблика неожиданностью прямо в лоб. Теперь уже пришлось сдерживаться от смеха. Однако на будущее следовало иметь в виду, что засыпать можно, только заткнув отверстие травой. Интересно, как бы передвигался в таком же суденышке Харас? Нет, места хватило бы и старшему приемышу Куранта, но лежать тому пришлось бы на боку, что было не слишком удобно, потому как колени согнуть ему бы не удалось. А на спине Харас неизменно начинал храпеть. Вот было бы забавно увидеть плывущую по реке колоду, которая оглашает водные окрестности молодецким храпом.

Во второй раз удержавшись от смеха, Лук решил оценить обстановку. Колода продолжала плыть, но ветки тем не менее оставались над головой. Медленно, стараясь не шуршать, Лук подтянул тело поближе к отверстию и начал поднимать голову. Первое, что он увидел, были чайки, которые деловито расхаживали по деревяшке где-то над ногами Лука, но самого хозяина колоды не видели — река прибила колоду к кучке мусора, которая образовалась вокруг вымытого течением из берега куста, и ветви скрывали лицо капитана суденышка, позволяя ему одновременно и наблюдать за чайками, и осматриваться по сторонам.