— Вы квартиру или комнату сдаете?

Она цепко его осмотрела. Поначалу Субботин решил, что уверенность ей внушила украденная куртка. Но на одежду старушка, казалось, и не взглянула. Прощупала лицо, по рукам скользнула и только потом ответила:

— Квартиру. На долгий срок.

— Посмотреть можно?

— Можно, — она еще раз просканировала взглядом и кивнула. Подъехала машина. — Садись, внучек. Поедем.

— Домой, матушка? — водитель почтительно склонился перед старушенцией, открывая дверцу.

— На Блюхера, — отрезала она.

Субботин почти не колебался: минувшая ночь слизнула все его страхи, тело уже опутывала усталость. Словно зверю, ему хотелось найти пусть и временное, но надежное убежище. И он покорно сел в машину, вдохнул аромат сандала и пригрелся, убаюканный неспешной музыкой. Немного сакса в промозглой воде.

Квартирка оказалась однокомнатной, чистой, уютной и какой-то одинокой, как будто она долго и безуспешно искала хозяина. Но, найдя, сразу же его потеряла. Хозяйка молчала, прислонившись к дверному косяку, пока Субботин нерешительно изучал территорию.

— Мне нравится, — наконец сказал он и почему-то смутился. Что-то странное было в этой старухе. Странное и неправильное. — Только мне компьютер нужно будет поставить. И Интернет.

— Здесь выделенка, — пожала плечами она, — так что никаких трудностей не будет. Беспокоить вас не стану. В ближайшие дни уезжаю, вернусь через полгода. Живите спокойно. У меня к вам всего лишь два условия: перечислять деньги на счет, причем без задержек. Номер счета на столе в комнате. И не шуметь — соседи здесь очень нервные. Все остальное — обстановка, дизайн, полочки, мебель и прочие мелочи — на ваше усмотрение. Данные вопросы меня не волнуют. Если вас устраивает мое предложение, то прошу деньги вперед — за два месяца, — и она назвала сумму.

Цена устроила, за что он мысленно поблагодарил мертвого тезку. Старуха молча пересчитала деньги и также молча протянула ключи — короткий и длинный. Субботин вздрогнул, увидев брелок: на тонкой цепочке качалась миниатюрная куколка Барби.

— Это дочкины ключи, — пояснила хозяйка. — После ее смерти остались.

Пояснять не стала, а Женя ничего не спросил. К чему чужое горе?

На прощание она обернулась и вдруг коротко перекрестила его.

— Зачем вы? — попятился Субботин. — Не надо. Лишнее все это.

Старческая рука так и повисла щепотью.

— На тебе печать смерти. Не своей — чужой. Но еще можно отвести.

— А надо ли?

Спросил, и сам усомнился. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами. Обстоятельства сейчас были такими — спутанными, неясными и потому пугающими. Что впереди — никто не знает. Если смерть — то смерть, если жизнь — то жизнь. Зачем отводить предначертанное?

Старуха ничего не ответила. Темный взгляд потух, черные юбки дернулись на пороге. Так и ушла, ничего не сказав на прощание и не объяснив. Субботин принюхался: в прихожей висел тяжелый запах сандала и ладана. Он поморщился, и раскрыл окна, впустив влажный дождливый воздух. И только вечером, заварив тягучий зеленый чай и закурив сигарету, он вдруг задался вопросом, почему же хозяйка доверила квартиру ему, незнакомому и, прямо скажем, ненадежному в своей странности. Паспорта он ей не показывал. Имени не называл, впрочем, как и она не сказала ему своего. Даже деньги взяла брезгливо, кончиками пальцев, не пересчитывая. Скомкала и сунула в карман бесформенного балахона. Отдала ключи — будто безделку какую-то. Даже до сохранности мебели и квартиры ей не было никакого дела: пропадет и ладно. И хорошо, что пропадет. Одной заботой меньше.

Субботин встал и довольно потянулся, открыл балконную дверь и высунул нос на улицу. Напротив желтели окна: тени маленьких человечков без устали двигались подобно живым марионеткам — туда-сюда, сюда-туда. Из комнаты в комнату, из квартиры в квартиру. Он усмехнулся, наблюдая. Чужая жизнь. Маленький домашний спектакль, совсем не рассчитанный на случайного зрителя.

В воздухе как на бельевых веревках висели клочки тумана, ветер раскачивал их рваные полотнища из стороны в сторону, наполняя холодом и сыростью. Внизу, чуть наискосок стояла скульптура белой лошади. На ее шершавом боку кривилось непотребное слово. Крупное и потому еще более непривычное. Субботин вдруг почувствовал себя остроносым ежиком, бредущим с аккуратным узелком своих проблем неизвестно куда и неизвестно за чем. Туман подался вперед, и новосел попятился в выстуженное тепло своей временной норы. Закрыл на защелку дверь и занавесил окно парчовой шторой. Дорогая, наверное.

Здесь вообще все было дорогим и новым. Новая сантехника, виденная только на страницах специализированных журналов, уютная мебель, масса маленьких пустячков, придающих законченность стильному интерьеру. И ни одного живого цветка.

Раздеваясь на ходу, Субботин прошел в ванную комнату и включил воду. Высыпал в большую удобную ванну полпакета ароматической соли и голым сел на краешек, наблюдая, как прозрачная вода становится изумрудной, и на поверхности появляются островки пены. Стоит лишить себя какого-то удовольствия, и оно вмиг приобретает статус счастья.

Зеркало отразило нескладную приземистую фигуру: сморщенные грушки грудей, широковатые бедра с пегой порослью меж ног, складки на животе. Субботин отвернулся. Тело не поспевало за сознанием. Вот только поторопить его пока никак не удавалось.

Социально востребованный человек должен работать и тем самым приносить пользу обществу. Это раз. Тот, кто приносит пользу обществу, не всегда работает с выгодой для себя. Это два. Но иногда и то, и другое можно совместить. Это три.

Зачем ему нужна была работа, Субботин поначалу и сам не знал. Просто нужна. Чтобы не свихнуться от скуки, одиночества и нахлынувшей свободы, к которой он привыкал мучительно и болезненно. Давила и раздвоенность сознания: иногда он просыпался по ночам, не зная, кто он, где он и зачем он. Сердце дергалось и болело, к векам подступали беспричинные слезы. Он смахивал их сжатым кулаком и зарывался в подушку. Жизнь по чужой матрице на поверку оказалась скучным и не очень интересным занятием. И к тому же очень сложным. Иногда Субботин забывался и совершал досадные, а потому и непростительные глупости. К примеру, под удивленные взгляды пытался попасть в женский туалет или же брал женскую одежду и шел с красивыми яркими тряпками в примерочную. Призрак Барби по-прежнему его преследовал, не давая забыть о собственных комплексах и желаниях.

Единственное, что Субботин знал хорошо, были компьютеры. Даже самая безнадежная техника воспринимала его, как бога: одного прикосновение, и она начинала работать как в старые, добрые времена. Только еще лучше. Родись он в другой стране, стал бы хакером, родись в этой, но чуть раньше или позже — отличным программистом, а так получилось ни то, ни се, но зато способное. И на том спасибо.

Конечно, если он куда-то устроится, то мигом лишится свободы. Это плохо, наверное, хотя с какой стороны посмотреть. Свобода свободой, но куда деться от одиночества? Не с телевизором же разговаривать. Старые друзья и приятели остались в прошлом, новых друзей он заводить боялся, с соседями почти не встречался, опасаясь нездорового любопытства к своей персоне. На улицу выходил только по необходимости — в магазин и обратно. Единственное утешение — Интернет. Но виртуальные собеседники такими и оставались: он путешествовал с сайта на сайт, подолгу зависал в различных чатах и форумах и однажды даже наткнулся на призрак самого себя.