ритм незамысловатой песенки. — Но трогать её не моги-и за её малый рост, малый...

— Думаешь, зря мы это сделали?

— Почему? — Эльмира сегодня старалась не смотреть мне в глаза и постоянно краснела. — Никто же тебе не запрещал.

— Ну, не знаю, как-то на извращение похоже.

Маленькая женщина села напротив и распахнула свои умопомрачительно глубокие чёрные очи:

— Первое. Я люблю Колю. Твоего отца. У меня есть квартира, машина и даже дача. Мне не нужна прописка. Была замужем. Развелась. Он замечательный человек, просто не срослось. Второе. Я сегодня ночью занималась с ним любовью. Третье. Заниматься любовью с любимым человеком не стыдно. И это не извращение. Четвертое. Я настаиваю, чтобы вы с Егором пользовались контрацептивами, но продолжали делать то, что вызвало у тебя дикий аппетит и здоровый румянец. Пятое. Мы подберём тебе наколенный ортез, с которым ты сможешь передвигаться до операции, которая, насколько я могу судить, должна пройти уже через месяц.

— Как через месяц? — ошеломлённо спросила я.

— Можно было не сомневаться, что всё остальное ты пропустишь мимо ушей. — напряжённое лицо Эльмиры немного пугало, но я сообразила, что нужно как-то отреагировать на её признание. Откашлялась, не позволяя себе раскиснуть.

— Я рада, что папа встретил тебя, что я встретила тебя, что мы тебя встретили, в общем. Женитесь, короче. И это здорово, что у тебя есть дача.

— Так. — восточная красавица немного расслабилась. — Теперь вторая часть моего месседжа.

— Мы будем пользоваться и я хочу побыть немного извращенкой. Да.

— Вот и славно!

— Эля, — мне не давал покоя всего один страх. — А если ничего не получится с коленом?

— Пришлым духом несёт, ужели гости пожаловали?

Передо мной стояла старая женщина, пол которой, к слову, я смогла определить лишь по одежде. В остальном ее внешность с одинаковы успехом могла подойти и женщине, и мужчине. Морщинистое лицо со слегка крючковатым носом, седые волосы, аккуратно зачёсанные назад и покрытые платком. Худые, будто лишённые мяса, с обвислой кожей руки, узловатые грубые пальцы, сложенные на клюке.

— Здравствуйте, бабушка! — вежливо, насколько позволял страх, произнесла я.

— И тебе не хворать, девонька.

— Мы же виделись, да?

— А то. По вечерней зорьке ждала тебя, но раз уж упредила срок, то давай перемолвимся.

Запах, шедший от старухи, был мне уже знаком. Так неприятно иногда пахла Марья, когда стояла слишком близко. Золик с Иваном ведь говорили, что душнаЯ она.

— Зачем вам все эти люди?

— Сама знаешь.

Догадки мои были верными, Яга, а ведь это точно была она, почти ощутимо ковырялась в моей голове.

— Нравится?

— Нравится! Бабий век короток, а моих годков — тысяча.

— Хорошо ты, бабушка, устроилась. — озарения повалили косяком. — Сначала людей заманиваешь, потом используешь, а потом и до смерти моришь. А как же искупление, как же чистилище? Всё враки, стало быть, да? Избушка на курьих ножках, где ты в баньке паришь — тоже враки? За державу не обидно?

Неожиданно Яга рассмеялась, пристукивая по земляному полу клюкой.

— Ай, да девица, ай, да догада! — смех кончился внезапно, старуха шагнула вперёд. — Соскучилась я было, на Кощея взъярилась. Гордоват вишь ли, чванится передо мною.

— И ты поиграть решила. Здорово. Давно этим промышляешь?

— Давно. — бабка подошла совсем близко и приложила заскорузлую ладонь к моему животу. — По колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре.

— Что?

Яркая вспышка ослепила и вынесла на поверхность. Я оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, где очутилась. А вслед уже неслось запоздалое:

— Потешь меня, старую, повесели. Скукотно здесь.

Глава 25. Чужая душа

— Нет, ты представляешь, какова гадина? — ноги окончательно замёрзли, коленки покраснели и покрылись царапинами, и ругалась я больше на всю ситуацию в целом, чем на конкретную сбрендившую личность. Меченый шёл рядом и вскидывал морду, слушал и соглашался. Да и попробовал бы не согласиться!

В таком рокерском виде в терем возвращаться не хотелось. Остатки юбок, ноги, конечно, частично прикрывали, но видок был тот ещё. В избе Лешака спокойнее, и переодеться есть во что. Нужно было подумать, нужно было высыпать все пазлы, и начинать собирать картинку заново. Кому теперь верить, у кого искать помощи?

На повороте волк отстал, сдавая пост мужчине, который рубил дрова прямо перед лешаковой землянкой. Гадкие подозрения заворочались с новой силой. Волче поднял голову, утер рукавом пот и, опершись на рукоять колуна, принялся мрачно осматривать мои оголённые ноги.

— Далеко ли летала, птаха? — спросил он не то, чтобы с осуждением, но как-то совсем не по-доброму.

— Далеко, — я обхватила сильное тело, прижавшись к широкой груди и закрыв глаза, — устала.

Запах... Многострадальные ноги подлетели вверх, Волче занёс меня в избу и усадил на лавку.

— Хорошо, что ты дров наколол. — приходилось прятать глаза от пытливой синевы. — Не замерзну.

— Не замерзнешь, — Волче подставил кадку с водой и отжал в ней кусок полотна, а потом принялся обмывать ранки. — Ох, горюха, не зря хоть юбку-то драла?

— Не зря.

* * *

— Флюорография когда? — спрашивал отец, а сам не спускал глаз с Эли, быстро и совершенно фантастически умело рубящей мясо для мантов.

Невозможно было не улыбнуться, но я сдержалась.

— На четырнадцатое решили перенести, чтобы сразу кровь сдать и всё.

— Я там приготовил... ну, знаешь, анестезиологи ведь тоже люди.

— Пап, этот не возьмёт!

— Возьмёт-не возьмёт — его дело. Ты просто намекни, а там уже как получится.

— Нико, — тихо протянула Эльмира, — твоя дочь сама решит, что и кому говорить и предлагать. Займись лучше тестом, у меня запястье с утра ноет.

— То есть теперь две на одного?

Мы с Элей переглянулись и хором ответили:

— Да!

Манты были божественными, моя будущая мачеха знала толк в восточной кухне, и я даже подозревала, что в этом ее умении и заключалась значительная доля привлекательности. Ну и что. Если отец счастлив, если по утрам по квартире раздается его негромкое красивое пение, а с антресолей бережно снята гитара и куплены новые