— Никакой, если окажется на томсвете. — Говорила она серьезно, жестко, и я не решилась возразить, толькоподумала: о чем Анна так и не удосужилась рассказать мне? С чем связана еескрытность? Может, она просто щадит меня, не рассказывая всего, что успелапережить сама?

Анна вышла из машины первой и позвонила. Оченьдолго никто не отвечал. Наконец мы услышали голос Николая Ивановича:

— Кто там?

— Николай Иванович, это Ульяна и Аня.Можно с вами поговорить?

Почему-то я была уверена, что он сошлется нанездоровье или придумает еще какой-то повод, чтобы отказать нам, но тутраздался щелчок, и калитка открылась, мы быстро прошли к крыльцу.

— Взгляни, — шепнула Анна, ябестолково вертела головой, а она добавила:

— Возле дома напротив. — Там, точнотень, мелькнул силуэт мужчины в черной куртке.

— Они? — охнула я. — Неужелиони?

Мы уже довольно долго стояли у двери. Явглядывалась в соседние дома, участок улицы, видневшийся отсюда, но никогобольше не заметила. Улица была пуста.

Из-за двери донесся скрип, затем чей-токашель, и дверь наконец открылась. В темном холле в кресле сидел Платонов.

— Входите быстрей, — резко сказал они, как только мы вошли, захлопнул дверь, ловко развернулся и поехал в кабинет,а мы последовали за ним.

Шторы на окнах были задернуты, гореланастольная лампа, я вспомнила, что хозяин жаловался на болезнь глаз, и неспешила удивляться этим чудачествам.

— Вам ничего не показалосьподозрительным? — разворачиваясь к нам, спросил Николай Иванович.

— А в чем, собственно… — начала я, онмахнул рукой и покачал головой, то ли извиняясь за свою несдержанность, то липредлагая не обращать на его слова внимания.

— Итак, о чем вы хотели поговорить?

Платонов был одет точно так же, как и впрошлую нашу встречу: неизменная шляпа, неряшливый пиджак, плед на больныхногах, но выражение лица было совсем другим, ни намека на добродушие и ласковоелюбопытство. С первого взгляда становилось ясно: он чем-то взволнован, скореедаже испуган. Взгляд его метался по комнате, избегая наших глаз, он нервностискивал старческие пальцы в нелепых перчатках. За несколько минут до этого ясобиралась говорить с ним требовательно и даже грубо, а сейчас испытывалачто-то вроде сочувствия.

— Извините, у меня не так многовремени, — нахмурился он и даже повысил голос, но эффект получился скореекомический, голос неожиданно сорвался. Он сложил руки на груди и сердитовзглянул на нас.

— После нашего разговора мы отправились вШахово, — начала Анна, устраиваясь на диване. Платонов перебил ее:

— Вот как? А зачем, позвольте спросить?

Мы переглянулись.

— Вы смогли возбудить нашелюбопытство, — улыбнулась Анна. Как я уже говорила, улыбка у нее чудесная,вряд ли кто способен устоять перед ее обаянием. Николай Иванович вздохнул игорестно покачал головой, но заговорил спокойно, теперь в его голосе не было инамека на враждебность.

— Как это глупо, — поморщилсяон. — Я должен был предвидеть…

— Что предвидеть? — тут же спросилая.

— То, что вы решите взглянуть на барскийдом, хотя смотреть там совершенно не на что. Насколько мне известно, тамразвалины. Я видел фотографии.

— Фотографии?

Он вздохнул:

— Да. Виталий сделал фотографии по моейпросьбе. В прошлом году. Вряд ли с тех пор там что-либо изменилось, по крайнеймере в лучшую сторону.

— Вы правы, — подтвердила я. —Мы имели неосторожность спуститься в подвал, и кто-то нас там запер.

— Вы видели их? — спросил старик сбеспокойством.

— Кого? — насторожилась я.

— Ну… тех, кто вас запер?

— Николай Иванович, вам не кажется, что выдолжны нам кое-что объяснить? — вкрадчиво спросила я. Он отчаянно замоталголовой.

— Ничего подобного. С какой стати? И чтовообще, по-вашему, я должен объяснять?

— Некоторые странности. Мы поехали вШахово и оказались в неприятной ситуации.

— Я-то здесь при чем? — возмутилсяПлатонов. — Откуда мне было знать, что вы туда поедете?

— Предположить такое не трудно.

— Это все моя болтливость, проклятаястарческая болтливость, — сказал он в досаде и стукнул кулаком поподлокотнику кресла. — И ваше любопытство. В результате…

— А что скажете на это? — спросилая, достав из кармана записку и протягивая ее Платонову.

Он схватил записку, глаза его стали огромнымиза стеклами очков, руки дрожали так, что записку он выронил, и она упала ему наколени.

— Я так и думал, я догадывался…

— О чем вы догадывались? — неотставала я.

— Он не случайно здесь появился.

— Кто?

— Виталий. Я… у меня были подозрения, онсовсем не похож на бомжа, к тому же… ах, что говорить…

— Так эту записку написал Виталий?

— Вне всякого сомнения. — Платоновподкатил кресло к шкафу и достал тетрадь. Обычная ученическая тетрадь вдвадцать четыре листа. Открыл ее и протянул мне.

«Что купить?» — прочитала я. Далее другимпочерком перечень продуктов. Ниже опять той же рукой: «Починил кран». Конечно,я не графолог, но почерк очень похож на тот, которым написана записка. Платоноввзял авторучку и написал на чистой странице: «Это Виталий». Почерк у него былсвоеобразный, красивый, со множеством завитушек, он разительно отличался от того,каким была написана записка.

— Убедились? — вздохнул старик,отбрасывая тетрадь.

— Допустим, это Виталий, — кивнулая. — С ним можно поговорить? Я хотела сказать, задать пару вопросов.

— Его нет, — покачал головойПлатонов и как-то странно передернул плечами. — Он исчез. Ушел вчеравечером и больше не появился.

— Такое раньше бывало? — вздохнулаАнна.