— Никогда. Из дома он уходил только поделам. И всегда возвращался вовремя. Я ведь без него совершенно беспомощен, очем ему прекрасно известно. А вчера он ушел, ничего мне не сказав. Я даже незаметил, когда это произошло. И он до сих пор не вернулся. С ним что-тослучилось. Без сомнения, с ним что-то случилось. — Голос его звучал какстон, я была уверена, он сейчас заплачет. Мою недавнюю подозрительность сменилажалость.

— Может быть, позвонить в милицию?

— Бесполезно. Они начнут поиски через тридня. Виталий бездомный, у него даже паспорта нет, кому нужно его искать. Ониотмахнутся от меня, как от назойливой мухи.

Эти слова вновь возродили мое недоверие.

— Виталий бездомный?

— Я же вам говорил, он бомж.

— Но каким образом он оказался в вашемдоме?

— Год назад зимой позвонил в калитку. Былстрашный мороз. Я его впустил. В то время я жил один, по хозяйству помогаласоседка, с остальным кое-как справлялся сам.

— И вы впустили его в дом? — неповерила я.

— В доме в тот момент была Валентина. Вслучае чего могла позвонить в милицию. В конце концов, это был актчеловеколюбия. На улице стоял страшный мороз, а он практически босиком, вдраном пиджаке.

— И он остался у вас?

— Не сразу. В тот день он отогрелся, мынашли ему кое-какую одежду, накормили, конечно. Вечером он ушел. А черезнекоторое время появился опять. С воспалением легких, едва живой.

— И вы оставили его у себя?

— Сначала он жил в пристройке позади дома.Там отдельный вход, то есть ночью я чувствовал себя в безопасности. Я былуверен, что по весне он уйдет, но он остался. И я, признаться, был рад этому,потому что привык к нему, да и вообще…

— Он вам что-нибудь рассказывал о себе?

— В подробностях — нет. Я знаю, что онотбывал наказание за кражу.

— И несмотря на это… — не поверила я.

— Его откровенность мне импонировала. Емуведь ничего не стоило соврать, я бы все равно не смог проверить, а он сказалправду… если это, конечно, была правда, — пробормотал Платонов. —После освобождения его обокрали на каком-то полустанке, родственников у него небыло… В общем, он стал бомжом.

— А что вас насторожило в егоповедении? — не унималась я. Личность Виталия теперь очень меняинтересовала.

— Он был безусловно образованнымчеловеком. На банального вора совсем не походил. Мы, конечно, не моглиполноценно общаться, но… вы же понимаете: глухонемой вряд ли мог получитьвысшее образование, а он многие вещи прекрасно понимал и знал то, что далеко невсякому…

— Вы же сами только что сказали, что немогли полноценно общаться.

— Да, но он был прекрасным помощником,мог работать с текстом. А потом, я же видел, с какой жадностью он читает книги.И какие книги. Однажды я его застал с томом Цицерона в руках, вот он, на полке.Можете сами убедиться, на латыни.

— А вам не пришло в голову, что появлениездесь бомжа по меньшей мере странно? За такими заборами, как правило, живутлюди, далекие от христианского милосердия. Вряд ли они охотно кормят бомжей,скорее собаку спустят.

— Здесь живут вполне нормальные люди.

— Но пришел он именно к вам?

— Теперь и я прекрасно понимаю, как неслучаен был его выбор.

— Очередной глухонемой появляется в нашемрассказе, — с улыбкой сказала Анна. Было непонятно, иронизирует она илипросто констатирует факт. Я нахмурилась, переводя взгляд с нее на Платонова.Руки старика вновь нервно задергались, он вздохнул, посмотрел на них и сунулпод плед. — Вы считаете его Хранителем? — все с той же улыбкойспросила Анна.

— Н-нет, — помедлив, ответилон. — Нет. Иначе в записке нет смысла. Зачем ему предостерегать вас отсамого себя?

— Чтобы напугать, к примеру, —пожала я плечами.

— Нет, я не думаю, что он Хранитель.Скорее уж напротив… В любом случае мы, сами того не желая, привели в движениенекие силы.

Мы ждали, что он еще скажет, но он молчал, и япереспросила:

— Некие силы?

Он кивнул, раз, другой.

— Да. Долгое время никто не проявлялинтереса к определенным вещам, и чье-то внезапное любопытство их насторожило.Вспомните, глава из Пятого Евангелия долгое время спокойно хранилась вмонастыре, но вдруг все пришло в движение. Смерти, пожары. То же самоепроизошло в следующий раз, когда икона оказалась в церкви Вознесения. До порыдо времени все тихо, и вдруг… какой-то толчок. Что-то их напугало, онипочувствовали угрозу и начали действовать.

— Вы имеете в виду Хранителей?

— Хранителей или их врагов.

— В результате исчез Виталий?

— Возможно.

Его ответы становились все более лаконичными,взгляд сделался неподвижным, он уставился на какую-то точку в стене напротив.

— Явное нарушение логики, — покачалаголовой Анна. Я с удивлением перевела на нее взгляд, и Платонов тоже, точновдруг очнулся. — «Бойся Хранителей», по-вашему, предупреждение о том, чтолюбопытство проявлять не стоит. Хранители заинтересованы в том, чтобы ПятоеЕвангелие тихо-мирно лежало где-то в абсолютной безопасности, на то иХранители. На фига им свистопляска с трупами или, как в нашем случае, лишниеразговоры, даже вмешательство милиции. Ну, полазили бы мы по этому подвалу, ичто? Вы ж сами говорите: ничего там найти невозможно. Вышли бы все в паутине иотправились восвояси. Вот и все.

— Да-да, я понимаю, о чем вы. Скореевсего, это те, кто ищет Евангелие. Бог знает как они себя называют. Между нимиидет вечная вражда. Я думаю, антихранители постоянно провоцируют своих врагов,заставляя проявить себя. Понимаете? Только так они могут обнаружить Хранителейи выйти на Евангелие.

— Убийства среди монахов, поджоги?

— Да. Именно. Они догадываются, но незнают. Моя мысль ясна для вас? Мы стали невольным катализатором, если здесьдопустимо это слово. И все из-за нашего неуемного любопытства, — закончилон с горечью.

— Ну, не скажите; — заметилая. — Если Виталий появился именно у вас, этому должна быть причина.

— Вы думаете? И где-то в старых книгах…Конечно, у меня есть редкие издания. Очень редкие. Но они прошли черезмножество рук, и я знаю каждую страницу…