Мобильный телефон Мистраля завибрировал. Он слушал и улыбался.

— Браво! Предоставляю вам самим позвонить Морену и порадовать его. А вечером после службы выпейте немного с коллегами из службы ДТП.

Жозе Фариа с любопытством и вниманием следил за работой коллеги из Службы криминалистики. Они уже пять минут стояли перед дверью Элизы Норман. Лейтенант Эрик Сарте изучал ее сантиметр за сантиметром. Он водил лучом кримоскопа,[18] исследуя качество отпечатков.

— С этим работать нельзя, — вздохнул Сарте, указывая на следы пальцев.

Лейтенант Сарте остановил луч кримоскопа на одном из следов. Фариа понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это такое.

— Отпечаток ушной раковины, да?

— Именно. Причем их два, на расстоянии нескольких миллиметров. Теперь надо сделать снимок отпечатка и взять ДНК, оставленную при контакте.

Минут через двадцать двое полицейских продолжили изыскания у квартиры Шанталь Коломар. Лейтенант Сарте обнаружил еще один отпечаток уха, но нечеткий, частично перекрытый другим. Он измерил высоту, на которой находились следы. Она примерно совпадала с той, на которой были обнаружены отпечатки на двери Элизы Норман.

— Сами отпечатки сравнить нельзя, а вот ДНК скажет, принадлежат ли тот и другой отпечаток одному лицу.

На панели двери в квартиру Лоры Димитровой оба ушных отпечатка тоже практически совпадали.

— То же, что у Коломар: сравнение невозможно. Остается ДНК от контакта: будем знать, один ли человек прикладывал ухо ко всем трем дверям, — разочарованно заключил Сарте.

Когда они вернулись на набережную Орфевр, Мистраль одобрил работу лейтенанта и нажал на начальника лаборатории, чтобы он в первую очередь обработал результаты анализов, взятые Сарте. Начальник отвечал угрюмо.

От Бернара Бальма, который непрестанно звонил, домогаясь каких-нибудь результатов, Мистраль эти сведения предпочел пока утаить — хотя бы на сегодня.

Венсан Кальдрон весь день провел за работой с Дальматом, который ничего не сказал о том, что именно он хотел выяснить в деревне Андревиль в Сена-и-Марне. Им удалось установить многих лиц, находившихся в списке звонков Димитровой. Все это были люди без прошлого, полиции неизвестные. Затем они специально занялись вопросом, кто такая Одиль Бриаль. Выяснили, что это младшая (на восемь лет моложе) сестра Вивианы Бриаль, чей сын сейчас сидел в тюрьме в Лианкуре.

День для сыскной бригады закончился на веселой ноте: в честь поимки лихача, виновного в несчастье с Себастьеном Мореном, открыли несколько бутылок шампанского.

Когда Мистраль вернулся домой, он не чувствовал обычного напряжения — очевидно, благодаря шампанскому. Он опустил до конца все четыре стекла в машине, чтобы жаркий воздух раннего вечера проветривал машину, а главное, чтобы не уснуть за рулем. Вставил наушник от мобильного телефона, позвонил Кларе, они болтали, пока он не подъехал к дому. По голосу мужа Клара поняла, что ему немного лучше, но ничего по этому поводу не сказала.

Когда стемнело, Оливье Эмери поставил машину метров за двести от дома. Он шел без опаски, как человек, который вышел за хлебом или за газетой. На улицах было немало народу. Жара, хоть и не такая жуткая, как в Париже, заставляла людей ловить редкие дуновения ветерка.

На кухне и в гостиной маленького домика горел свет, окна были открыты. Живая изгородь у калитки, длиной метров пять или шесть, несмотря на жару, была в хорошем состоянии, а дерево, на котором когда-то очень давно висели качели, срублено. Эмери соединил в уме все эти картинки; он не решался войти — не из страха, а потому что вдруг задумался, с чем связан этот маскарад. Быстро залез в карман джинсов поискать носовой платок. Если вдруг начнется сильное кровотечение, надо его остановить. Решившись, закурил и оперся о фонарный столб на другой стороне улицы, напротив дома. На лампе, метрах в пятнадцати над головой, сидели десятки мошек, привлеченные желтоватым светом, а иногда Оливье Эмери отгонял комаров, жужжащих возле самого уха.

Дверь открылась. На крыльцо вышла женщина.

— Жан-Пьер, ты что домой не идешь? Ужинать-то пора уже!

— Сейчас, мама. Докурю и приду.

Вторник, 19 августа 2003.

Поезд мчался к Парижу со скоростью двести восемьдесят километров в час. Вся на взводе, но спокойная с виду, Элизабет Марешаль, несмотря на бессонную ночь, не могла глаз сомкнуть. Перед отъездом она оставила директору НТП записку. В маленьком портфельчике у нее лежали материалы акустической биометрии, а в другой сумке — термос с кофе.

Ровно в половине десятого она вышла из метро на станции «Сите» и быстро зашагала на набережную Орфевр. Секретарша Людовика Мистраля просила ее подождать, объяснив, что комиссар сейчас у первого заместителя директора, но, если это срочно, ее может принять Венсан Кальдрон. Элизабет Марешаль отказалась. Она все больше нервничала и добрый десяток раз машинально поправила свои светлые волосы.

Через сорок минут Элизабет Марешаль увидела в коридоре Людовика Мистраля. Он шел к себе в кабинет. Она обратила внимание, что выглядит он не так энергично, как всегда.

Людовик увидел ее и просиял:

— Элизабет Марешаль собственной персоной! Чему обязан такой честью?

— Ты надо мной не смейся, — улыбнулась она. — А приехала я действительно специально к тебе. — Элизабет поставила на стол для заседаний термос с кофе. — Я знаю, как ты любишь кофе, и знаю, какой он ужасный у вас в конторе. Это ямайский, «Блю Маунтин». Перед поездом я заехала домой сварить его. Попробуй — роскошный.

Она поставила две кофейные чашки и не продолжала разговор, пока Мистраль не попробовал ароматный бодрящий напиток.

— Что скажешь?

— Великолепно! Приезжай почаще! Одно удовольствие тебя видеть. Но ведь сегодня ты здесь не просто так? Только не говори, что акустическая биометрия тебя пригнала в Париж.

— А вот представь себе! Я могла позвонить, послать имейл или приехать сама. Но в общем, я открыла такое, что лучше поговорить об этом лично.

— Интригуешь. Что-то настолько важное, да? — Мистраль посерьезнел. Он налил себе вторую чашку ямайского кофе.

Элизабет Марешаль достала из портфельчика диаграмму экспертизы.

— Прежде чем разбирать анализы, я скажу тебе результат. Человек, много дней звонивший на коммутатор ФИП, человек, три раза звонивший в пожарную команду, и убийца, речь которого записана на диктофон, — это один и тот же человек. — Элизабет Марешаль произнесла эти слова отчетливо и раздельно, чтобы подчеркнуть важность вывода.