– Нет времени, Севка. И, честно говоря, ты так меня достал с этим Монтенем, что видеть тебя лишний раз нет никакого удовольствия. Какой у тебя почтовый индекс?

– Слушай, Генка, ты всерьез? И таким тоном?

– Каким таким тоном, хрен ты старый! – взъярился Рунич. – Скажешь ты мне свой чертов индекс или нет?!

– Не скажу, – сдерживал себя Евсей Наумович. – Хочу тебя видеть. Посидим, выпьем-закусим.

– Не валяй дурака, Севка, – Рунич сделал паузу. – У меня врачи нашли какую-то заразу, срочно кладут на операцию. Мне надо отдать долги. Какой у тебя почтовый индекс?

– Ты серьезно, Генка?

– Серьезно, Севка, – голос Рунича упал, стал глуше. – Кстати, у тебя нет телефона Зои?

– Какой Зои?

– Зои. Подруги твоей жены. Я должен ей кое-что вернуть, а телефон куда-то запропастился.

– Зоя мне давала свою визитку после похорон Левки Моженова, давно, – засуетился Евсей Наумович. – Подожди, мне надо ее найти. Подождешь?

– Подожду.

Евсей Наумович прошел в кабинет. Лихорадочно переворошил несколько мест на столе, куда бы могла запасть визитка. Вспомнил, что недавно, случайно, он видел визитку, но где? Всегда так – когда надо, никогда сразу не отыщешь – закон подлости. А в голове все звучал голос Рунича. Конечно, в нашем возрасте срочная госпитализация ничего хорошего не сулит. Ай да Генка Рунич – как он тогда паясничал на похоронах Левы Моженова, своего кумира-джазиста, выследил какого-то зайца в ногах покойника, дуралей! Вот и дошутился. Впрочем, что это я забегаю вперед, попрекнул себя Евсей Наумович. И тут взгляд его упал на визитку Зои Романовны Поповой, что лежала в нижнем ящике письменного стола. Интересно, что Рунич должен вернуть «Эксперту-консультанту по бухгалтерскому учету»?

– Нашел! Записывай! – поднял телефонную трубку Евсей Наумович.

– Что ты так долго? – попрекнул Рунич. – Женщина в тебя влюблена, как Пенелопа, а ты ее телефон ищешь целый час!

– Кто – влюблена?

– Не прикидывайся, Севка. Не знаешь, что Зойка в тебя влюблена? Поэтому и жена твоя психовала, Наталья.

– Слушай, тебе в больницу ложиться, а ты все сплетничаешь, – не удержался Евсей Наумович и, упреждая язвительный ответ Рунича, продиктовал индекс своего ближайшего почтового отделения и номер телефона Зои Романовны, эксперта-консультанта по бухучету.

Новый стеклянный чайник стоял на решетке газовой камфорки, прихваченный ласковыми голубыми пальчиками огня. Пузырьки закипающей воды наперегонки тянулись вверх, точно играли между собой в пятнашки.

– А старую твою банку я вынесу в мусорный ящик, – Лиза повела подбородком в сторону мятого чайника с бурым налетом гари.

– Вот еще! Он может еще отлично послужить. И потом, у меня есть электрический чайник, – слабо возразил Евсей Наумович.

Лиза усмехнулась и пожала плечами, продолжая хлопотать у плиты.

– И сковородку в следующий раз выброшу. На ней только чертей поджаривать, – проворчала она. – Все болезни, Сейка, от старой посуды.

Евсей Наумович выдвинул из-под стола табурет и присел.

– Согласен, – наконец сказал он, вдыхая терпкий запах стряпни, – но при условии.

– Разберемся, – решительно прервала Лиза. – Я заплатила за чайник, а ты заплати за сковородку.

– Вот и хорошо, – хмуро кивнул Евсей Наумович и вздохнул.

– Что тебя еще печалит?

– Товарищ звонил. В больницу его укладывают. Что-то срочное.

– Это кто? Не Эрик твой?

– Нет, не Эрик, слава богу, другой. В институте вместе учились. На моей свадьбе свидетелем был. А что ты опять Эрика вспомнила? Между прочим, он признался, что захаживал на Садовую. Сам признался, я его за язык не тянул.

– Ну? Благородный мэн, – Лиза отошла от плиты и принялась собирать на стол. – И довольно об этом, я жалею, что начала тот разговор, извини.

Тарелки с золотистым орнаментом по кайме, видимо, годами не извлекались из глубины шкафа – Евсей Наумович вполне обходился фаянсовой посудой, что грудилась на сушильной решетке.

– Для кого ты хранишь такую красоту, Сейка? – приговаривала Лиза, расставляя на столе тарелки с золотистым орнаментом.

– Ну, вообще, для гостей, – пояснил Евсей Наумович.

– А я кто, не гость? – Лиза мазнула Евсея Наумовича лукавым взглядом. – Гость я, Сейка. Уйду, ты и спрячешь свои тарелки, как Плюшкин. А пока. Кстати, и ножи-вилки. У тебя их на целую свадьбу. Серебряные?

– Есть и серебряные. Где ты нашла, я их век не видел.

– Ты ведь только свои книги видишь.

Закончив сервировку, Лиза выставила на стол содержимое принесенных с собой банок. Селедочка, винегрет, два салата – с крабами и с овощами, бутылку рябины на коньяке, вишневый сок, нарезку семги.

Евсей Наумович не скрывал растерянности, чувствуя укор себе в этом изобилии.

– Сегодня, Сейка, день смерти моего деда. Жил бы дед, наверно, все в моей жизни сложилось по-другому.

– А родители?

– Мне было годика четыре, когда родители пропали в горах. Сквозь землю провалились, в полном смысле слова, они были альпинистами. Я осталась с дедом и стервой-теткой – сестрой отца.

Лиза подняла бутылку и протянула Евсею Наумовичу, приглашая к действию. Он с каким-то недоверием взглянул на рюмки – его ли они, эти рюмки? О вилках и ножах он что-то припоминал, их оставил перед таможней кто-то из друзей-эмигрантов. А вот рюмки. Обычно он пользовался тяжелыми стопками в черненом окладе, что стояли в той же бездонной сушилке. Или, действительно, у него что-то с головой, или рюмки принесла Лиза, вместе с чайником?

– Где ты их взяла? – осторожно спросил Евсей Наумович.

Лиза с досадой хлопнула ладонями по столу.

– Сейка, ты как киношный чудак-профессор, честное слово. Чем занимается твоя работница? – Лиза покачала головой. – Лучше возьми меня в прислуги.

– Надо подумать, – улыбнулся Евсей Наумович, наполняя рюмки. – А если меня привлекут за злоупотребление служебным положением?

– Не привлекут, Сейка. На работе я вольностей не позволю.

– Тогда в прислуги не возьму.

– Бабник ты, Сейка, и сластолюбец! – Лиза подняла рюмку. – Помянем моего дедушку Витю, раба божьего Виктора. Трудную жизнь он прожил. И со мной, и со своей долбаной дочкой, моей теткой. – Лиза сделала глоток, поставила рюмку на тарелку.

Евсей Наумович последовал за Лизой, а поставив рюмку, потянулся к семге.

– Кем он был, твой дед, чем занимался? – Евсей Наумович вывалил на тарелку пластинку семги – розовую, с темным жирком у шкурки.

– Дед работал экономистом на заводе. Его тюкнули по голове битой. Так убивают в деревнях корову, кувалдой.