Подобно воде, он повторял все изгибы ее обнаженной фигуры. Даже странно, как ему, довольно грузному и немолодому мужчине удавался такой акробатический трюк. Лиза слегка отодвинулась, загасила сигарету о стоящую на полу пепельницу и приняла прежнюю позу.

Умиротворение и покой наполняли Евсея Наумовича. Казалось, что так было всегда и будет бесконечно долго. И нет никаких забот и треволнений, нет тоски по близким, живущим за океаном, в Америке, а проблемы, связанные со следователем Мурженко, казались сюжетом посторонней истории. Тем не менее это было единственное, что омрачало блаженство покоя и, чтобы избавиться от наваждения, надо исторгнуть его из себя.

– Помнишь, когда ты гостила у меня, я получил повестку. Правда, я не сказал тебе, о чем шла речь, – проговорил Евсей Наумович.

– Помню. Ты показался мне тогда каким-то встревоженным, – ответила Лиза.

– Так я тебе расскажу, о чем шла речь.

Евсей Наумович начал издалека. С неожиданного визита женщины с котом в лукошке.

– С чего это она? – перебила Лиза. – Как же ты ее впустил?

– Пришла агитировать за какого-то кандидата в депутаты, – пояснил Евсей Наумович. – И не перебивай. Вопросы в конце.

– Извини, не буду, – отозвалась Лиза. Восстанавливая в памяти детали злосчастной истории – усердие собаки-сенбернара, визиты дознавателей, знакомство со следователем Мурженко, – Евсей Наумович почувствовал азарт, словно проговаривал специальный отчет в свою защиту, стараясь нащупать главную нить, что ляжет в основу нелепой истории. Для характеристики следователя Мурженко он припомнил даже гордого сапожника-азербайджанца Кямала. И, в связи с этим, вдруг, как-то по-новому осветился странный визит следователя к нему домой, его интерес к редким книгам.

Евсей Наумович умолк, взгляд его уплыл, как это бывает, когда человеком овладевает неожиданный поворот мысли.

Лиза молчала в терпеливом ожидании.

Евсей Наумович покачал головой и, удивляясь неожиданной для себя мысли, пожал плечами. Лиза села, согнула колени и, сцепив их руками, подтянула к подбородку.

Ночной свет от окна упал на ее лопатки, талию, широкие бедра, притемнил упавшие на плечи светлые волосы.

Евсей Наумович перевернулся на спину и вытянулся, обхватив ладонями затылок.

Визит в прокуратуру и встреча с Эриком довершили его рассказ.

– Я тоже так думаю, Сейка, – после долгой паузы проговорила Лиза. – У меня есть знакомый адвокат.

– Адвокат не проблема, – быстро ответил Евсей Наумович. – В Питере адвокатов как грязи.

– Не торопись, – усмехнулась Лиза. – Он не из тех моих знакомых мужчин, не переживай. Мы познакомились в театре, сидели рядом, он и оставил свою визитку, но я так и не звонила, не было повода, тем более он далеко не в моем вкусе. Кстати, я купила билеты в Маринку, на субботу.

– Зачем? – встрепенулся Евсей Наумович. – У меня знакомый администратор, я ведь обещал.

– Ты обещал, а я купила. И не будем об этом! – отрезала Лиза. – Так вот – тебе нужен адвокат и у меня он есть, и вообще вспомни историю с моим дедом, Сейка. Мы живем во времена беспредела, когда могут не только отнять завод, купив решение суда, но и убить человека при всех, не моргнув глазом.

Евсей Наумович тронул ладонью спину молодой женщины, принимая прохладу ее остуженой кожи. Переждал мгновенье и медленно опустил ладонь к кобчику, что скрывался в складках мятой простыни. Он почувствовал пробуждение новой волны желания, не такого острого, как первое, но. Пока не такого.

– Все, все! – решительно проговорила Лиза. – Будем пить чай. Все!

Она скинула ноги с кровати, поднялась, набросила халат и, нащупав тапочки, вышла из спальни. Запах духов, жар ее тела и ночная прохлада, смешавшись, вернули Евсея Наумовича в состояние одиночества. В то острое ощущение одиночества, которое охватывает мужчину в пустой комнате, после ухода женщины, с которой он был близок.

Они пили чай из тонких стаканов в подстаканниках, поглядывая друг на друга, словно их объединяла новая тайна.

– Опять ты забыла свой талисман? – улыбнулся Евсей Наумович.

– Нет, специально оставила, – ответила Лиза. – Он меня простит.

– Вот как? – засмеялся Евсей Наумович. – Что-то новое. Талисман – не украшение, он простить не может.

– А меня простит, – упрямо повторила Лиза. – Ты давно один?

– Лет двенадцать, – охотно ответил Евсей Наумович. – Мои уехали в девяноста первом году. Впрочем, один я остался раньше. С восемьдесят шестого, считай – семнадцать лет. С тех пор, как умерла моя мама, Антонина Николаевна. Она умерла в июле восемьдесят шестого.

2

Поминки по Антонине Николаевне состоялись на Петроградской стороне, в большой квартире Майдрыгиных, родителей Натальи. Поначалу думали собраться в осиротевшей квартире покойной, у Таврического сада, но, поразмыслив, Татьяна Саввишна, мать Натальи, предложила свою площадь: ожидалось довольно много народу, а жилье у Таврического было тесновато. Квартиру Евсея и Натальи даже и не обсуждали. После недавней женитьбы Андрона одна из комнат была отдана молодоженам, и невестка Галя вынесла на помойку старые рассохшиеся стулья, а новые пока не завезли – подвел директор мебельного магазина, родной дядя Гали – он ожидал партию мебели из Германии, – и Галя, по легкомыслию, поспешила избавиться от рухляди. А у Майдрыгиных и посуды было достаточно, и столов-стульев хватало. Туда, на Петроградскую, и отправились после похорон в двух автобусах.

Едва переступив порог, Евсей увидел своего тестя. Персональный пенсионер республиканского значения и потомок купца первой гильдии Шапсы Лейбовича Майзеля – Сергей Алексеевич Майдрыгин – стоял в углу просторной прихожей, про себя пересчитывал тех, кто возникал в дверном проеме. Задание он получил от жены с тем, чтобы как-то разобраться в обстановке. Впрочем, общий стол, собранный из нескольких пригодных для этой цели конструкций, прикрытых цветными скатертями, уже был заставлен всякой, доступной по тем временам, снедью. Каждый из входящих в квартиру, ополоснув руки в ванной, нерешительно замирал перед светлой, красиво убранной гостиной.

– Проходите, проходите, рассаживайтесь. – бормотал Сергей Алексеевич, стараясь не сбиться со счета.

Кто бы мог признать в этом суетливом восьмидесятилетнем старике некогда одного из руководителей города, бравого партийного служаку с полным набором качеств, как внешних, так и нравственных, присущих этой категории граждан, годами пестуемых на ступеньках иерархической лестницы! Слежалась и поредела сивая шевелюра, черные выпуклые глаза запали и помутнели в пелене зреющей катаракты, нос удлинился и повис над пергаментными поджатыми губами, а рыкающий командный голос сменился шамкающим бормотанием. Ничего удивительного, как говорится, – годы взяли свое. Если бы подобная метаморфоза не преломилась в сознании Евсея с открывшейся ему тайной происхождения своего тестя. Евсею думалось, что именно так внешне выглядел и купец первой гильдии, почетный гражданин города Витебска – Шапса Майзель, далекий пращур Сергея Алексеевича, и что особенно засело в голове Евсея, – подобные морфологические изменения начали подменять собой могучего славянина Майдрыгина именно после того, как он узнал о своей родословной. Словно, помимо воли самого Сергея Алексеевича, его начали скручивать неподвластные силы. Ведь более близкие ему родичи – родной отец, да и дед, – судя по фотографиям, дожили до весьма преклонных годов, сохраняя былинную внешность русичей своей могучей статью и открытыми славянскими лицами. Таким и выглядел Сергей Алексеевич до его «посвящения в тайну». Загадка и только! Словно какие-то таинственные силы призвали Сергея Алексеевича вернуться к своему народу. Конечно, это произошло не сразу, а на протяжении долгих лет. И сейчас, по прошествии времени, Евсей мог как бы спрессовать эти годы, замкнув их в единое кольцо, как в большом биографическом фильме.