Мы много общались с ребятами в этом турне, и Никки осознанно хвастался перед нами успехом, демонстрируя статус своей группы. Только они с Томми разделяли с нами свои трофеи: мы ни разу не видели за кулисами Винса, и я так и не познакомился с Миком Марсом. Кстати, я до сих пор с ним лично не знаком. Может, и казалось, что Никки оказывает нам радушный прием, но мне было ясно, что он так делает отчасти из хвастовства. Особенно ярко это проявлялось в том, что увидеться с Никки и вкусить привилегированной жизни рок-звезд можно было только в те моменты, когда у Никки было настроение тусоваться. У него всегда был план действий: на гастролях он никогда не выходил из-под контроля – всякий раз, теряя контроль, он оказывался в ситуации, когда о нем заботились. Я это уважал: Никки не любил быть уязвимым. А общение с такими, как мы, отнюдь не способствовало самоконтролю.

Mötley тогда старались как можно больше летать на частном самолете, и в один из самых долгих перелетов Никки пригласил нас на борт. Большинство хедлайнеров не стали бы так делать, а перелет авиакомпанией Mötley Air прошел очень весело. Путешествие дополняли выпивка, кокаиновые дорожки и серфинг по проходу самолета во время взлета и посадки: в этом виде спорта нужно стоять в проходе боком и ехать, используя инерцию самолета. Если у вас будет возможность, попробуйте – очень рекомендую.

В те времена более развязного состава артистов, чем Guns и Mötley, нельзя было себе представить. И поскольку распущенность была нашим образом жизни, скоро она стала нормальным отношением к делу. Эти выступления стали моим первым знакомством с первоклассными профессиональными гастролями, о которых, в отличие от Стивена, я не мечтал, – однако они стали частью моей жизни. Мне важно находиться в моменте на сцене, играть на гитаре перед людьми – вот ради чего это все. Вот что мне всегда было важно. Именно это помогает пережить скуку и жизненные драмы гастролирующей рок-группы.

Несмотря на то что я вращался в кругах шоу-бизнеса с самого детства, только в турне с Mötley я наконец понял, что работа в сфере развлечений – это только наполовину магия, а наполовину скука, а еще для этого нужно выполнять свои обязательства. Даже при самом лучшем раскладе жизнь в дороге довольно монотонна: встаешь во сколько-нибудь, занимаешься чем-нибудь до концерта, выступаешь на концерте, а затем тусуешься, причем, как правило, уже по дороге на следующий концерт, а потом все сначала. Тем не менее каждые гастроли и по сей день дарят мне новые впечатления.

И они никогда не становились для меня чем-то однообразным – я всегда знал, где нахожусь. До сих пор каждое место для меня особенное, даже каждый номер в отеле. И тогда, как и сейчас, я всегда старался прийти на саунд-чек, чтобы уловить атмосферу площадки. Мне не всегда удавалось это сделать, когда мы играли на разогреве, зато можно было немного узнать о городе, в который мы приехали. Меня не интересовала культура города, зато было очень интересно узнать все, что только можно, о наших слушателях.

К сожалению, все выводы, которые я делал о людях, пришедших на наш концерт, где бы то ни было, чаще всего смывались в писсуар бара, куда я шел после выступления. У меня бывали моменты просветления, о которых я, конечно же, все забывал по пути из одного города в другой, а потом снова приходил к той же мысли в следующей поездке. У меня словно был ограниченный объем памяти, и так как я с нетерпением ждал грядущих впечатлений, прошлые быстро забывались. Если гастроли мне что-то и напоминают, то это сериал «Лангольеры» по повести Стивена Кинга, где прошлое нетерпеливо кусает тебя за пятки, а ты отчаянно пытаешься держаться на шаг впереди.

Когда ты настолько увлечен тем, что ждет тебя впереди, времени никогда не бывает достаточно. Не помню, спал ли я вообще и отдыхал ли в тот период. У нас был бешеный темп, и мне не хотелось ничего пропустить. Мне казалось, что если я замедлюсь, время догонит меня и все остановится.

Поэтому я делал все, что мог, чтобы разделить прошлое и настоящее. Я всегда был таким и остаюсь таким до сих пор. Вот почему у меня нет памятных вещей, о которых можно было бы рассказать. Нет золотых и платиновых пластинок – только гитары что-то для меня значат. Моя жена Перла была так потрясена этим фактом, что не так давно заставила звукозаписывающую компанию повторно изготовить мне копии моих платиновых альбомов. Она повесила их на стену, вдоль лестницы наверх у нас в доме. Думаю, провисели они там примерно неделю. Они сводили меня с ума, так что как-то ночью я их снял и убрал в кладовку. Мне не нужно развешивать регалии, чтобы помнить о том, кто я есть.

Единственная осязаемая связь с прошлым помимо воспоминаний – ежедневники, где я подробно планировал каждый свой день всю жизнь. Правда, в конце концов, я от них отказался, так как многие из них крали или я сам их терял. Но я сохранил все, какие удалось, и некоторые очень пригодились в неприятных юридических ситуациях, а также при создании этой книги, когда мне нужно было восстановить подробности. Так я вел хроники своей жизни и отмечал каждое значительное событие. К сожалению, те гастроли с Mötley так и останутся пробелом в памяти, потому что впервые в жизни у меня кто-то украл ежедневник, прихватив те немногие вещи из одежды, которые я тогда взял с собой. Это оказалось нетрудно – все лежало у меня в наволочке, составлявшей весь мой багаж. Вещами всегда занимался наш охранник Ронни Сталнакер – он был одним из тех парней, которым вопреки всякой логике и здравому смыслу постоянно нужно таскать что-нибудь и напрягаться. Образ мышления у него был как у робота: «Мне нужно взять и нести…» Нас это устраивало, ведь мы не пользовались услугами посыльных или носильщиков, потому что тогда не могли позволить себе чаевые.

Так что Ронни оставил наши вещи у автобуса и вернулся в отель за остальными сумками. Какой-то парень выждал и схватил первые попавшиеся две сумки – как раз наши с Даффом наволочки. Мы почти не стирали белье – никто тогда не заботился о нашем комфорте. Время от времени – и не чаще – мы ходили в прачечную, где стирали одежду в автоматах за монеты. Мы носили то, в чем вышли из дома, и при каждом удобном случае добывали новые футболки. Как только джинсы у меня полностью сносились, я влез в свои кожаные штаны и не снимал их до конца турне. Мы с Даффом и Иззи жили по принципу «на чужую одежду плоха надежда» (как вам каламбур?). Все свое барахло мы кидали в бельевой мешок или наволочку: чистое вместе с грязным. В украденной наволочке лежало все, что мне тогда было нужно: носки, новая футболка, мой ежедневник – все, что я мог бы надеть. Похоже, к тому моменту мы достигли достаточного успеха, чтобы кому-нибудь захотелось украсть мой «багаж», как будто это что-то ценное. Думаю, это круто. А тогда это было совсем не круто, потому что у меня не осталось одежды и я опаздывал на интервью на радио. Интервью мне нужно было давать лично в студии, в прямом эфире, и пришлось заявиться туда завернутым в полотенце из отеля. Я попросил Ронни отнести мой «багаж» в автобус, пока приму душ, одеться планировал уже в дороге. На радио мне подарили футболку.

Mötley были единственной группой из Лос-Анджелеса, с которой мы работали вместе на профессиональном уровне. И это вполне логично, ведь они единственная группа, которую мы уважали и с которой хотели стать товарищами. Я по-прежнему был убежден, что никто не знает, кто мы такие, но, очевидно, кто-то все же нас знал, потому что зрителям нравились наши выступления, и проходили они потрясающе. Вместе мы стали настоящим составом «плохих парней» и вели себя соответственно.