Местные татары согласились поставлять нам продукты в любом количестве, лишь бы за все им щедро платили. Командующий нашим экспедиционным корпусом лорд Реглан переговорил с татарскими старейшинами, и вскоре к нам в лагерь потянулись повозки, груженные овощами и фруктами. Погонщики гнали отары овец. Мы были вдоволь обеспечены продуктами. Кроме того, татары предоставили в наше распоряжение 350 фургонов с лошадьми, волами и погонщиками. Да, это вам не болгары. Кстати, и с нами отправились трое местных татар, проводниками и переводчиками. Наш 17-й уланский полк сейчас, наверное, уже в Севастополе или по крайней мере по дороге туда. А что случилось с нами, вы знаете…

Арчи (так я стала про себя называть его) тяжело вздохнул, погладил забинтованную ногу и застонал от боли. Он принял более удобную позу и стал задумчиво смотреть в огонь костра.

– Корнет, – сказал капитан Сан-Хуан, внимательно слушавший рассказ британца, – война для вас уже кончилась. Думаю, что вы недолго пробудете в плену. Севастополь вам взять не удастся, а союзная армия найдет себе могилу у его стен. Так что можете считать, что вам еще повезло. Впрочем, чтобы вам повезло окончательно, будьте так добры и расскажите мне, какие именно силы высадились в Евпатории, а также все, что вам известно об объединенном флоте британцев и французов.

Александр выразительно взглянул на меня. Я посмотрела на притихшего корнета, улыбнулась ему и, похлопав по плечу пленного, удалилась писать черновик статьи, которую, как я надеялась, когда-нибудь напечатают…

10 (22) сентября 1854 года. Севастополь Капитан Гвардейского флотского экипажа Александр Хулиович Сан-Хуан

Сегодня утром мы наконец-то прибыли в Севастополь. После боестолкновения с британским конным отрядом и, услышав от наших «морских путешественников», что битва при Альме уже состоялась, генерал Хрулёв поручил нам попасть в Севастополь как можно скорее. Взяв с собой пару эскадронов казаков, мы на «Тигре» отправились на юг, время от времени делая небольшие остановки, чтобы кони нашего эскорта успели немного отдохнуть, а люди перекусить. Казаки, привычные к дальним переходам, обходились нехитрой снедью, которая была у них с собой в седельных сумках. Ну а мы потихоньку уничтожали сухпай.

Кстати, мы угостили им нашего английского пленника. Когда он понял, что это то, чем мы питаемся в походе, когда нет возможности сварить горячую пищу в полевой кухне, то лишь покачал головой.

– Если это для похода… Еда ваша вполне съедобна. И готовить ее так просто. А у нас, даже если и найдется достаточное количество продуктов, уйму времени потратишь на ее приготовление. Ежедневный рацион британского солдата состоит из фунта хлеба и трех четвертей фунта жесткой говядины. Овощи, свинину и прочие продукты солдаты должны приобретать за свой счет. Единственной посудой для приготовления пищи служат два медных котла – один для мяса, один для картофеля. И едим мы всего два раза в день – завтрак в семь тридцать и обед в двенадцать тридцать. Третий прием пищи разрешается, но лишь за свой счет. Жалованье солдата – примерно семь шиллингов в неделю, причем половина этих денег высчитывают за питание, а еще шиллинг и десять пенсов – за общие расходы на содержание, в том числе на мыло и на все остальное. Хорошо, если в части есть женщины, которые готовят и стирают. Но, согласно королевскому регламенту, в нашей армии на каждую сотню мужчин (исключая офицеров-резервистов) может находиться лишь шесть женщин. А в нашем экспедиционном корпусе их количество уменьшили вообще до четырех. Приходится делать все самим. И часто бывает так, что вся ваша еда за день состоит лишь из солонины и фляжки скверного пива. Джентльмены, у меня, конечно, есть свои деньги, и я могу купить и еду и остальное необходимое, но вот мои солдаты… Впрочем, им уже ничего больше не надо.

Корнета Кливленда мы на одной из стоянок передали в обоз – места в «Тигре» все заняты согласно купленным билетам, к тому же раненому лучше будет не спеша тащиться на телеге, чем подскакивать на сиденье нашего пепелаца, который лихо мчится по степям Таврии.

Конечно, наша скорость передвижения не столь уж и велика – где-то пятьдесят-шестьдесят верст в день – на такой жаре и лошади быстрее устают. На второй день путешествия нам начали попадаться отряды русских войск, которые после нашей неудачи при Альме направились в сторону Симферополя, а некоторые и далее – к Перекопу. Как оказалось, главнокомандующий князь Меншиков даже не удосужился указать в общей диспозиции сражения место сосредоточения наших сил в случае поражения. И потому каждый из командиров решал сам, куда ему следовать с войсками.

Я передавал им устное распоряжение генерала Хрулёва – двигаться к Севастополю. Но многие из встреченных мною офицеров лишь качали головой, глядя на меня и на «Тигр». Я, впрочем, не особо на этом и настаивал. Сам генерал двигался следом за нашим отрядом, и он правами командующего всеми русскими силами в Крыму и Таврии заворачивал встреченные им части на Севастополь. А если кто и захочет что-либо вякнуть, то Хрулёву императором дано право отстранять таких упрямцев от командования.

Мы неторопливо двигались по дороге на Севастополь, миновав Симферополь и Бахчисарай. Нигде мы надолго не задерживались. Остановка на полчаса, чтобы в случае нужды дозаправить из канистры «Тигр», долить воды в радиатор, оправиться в военно-полевых условиях и просто перевести дух. А потом – алга! По коням!

Верстах в двадцати от Севастополя на нас напоролся шальной британский конный патруль. Десяток разукрашенных, как павлины, золотым шитьем гусар, видимо, были посланы своим начальством для разведки подступов к городу. Увидев нас, они сдуру ломанулись в нашу сторону.

Я решил тряхнуть стариной и, открыв люк на крыше «Тигра», отработал из «Печенега» по британцам. Расстояние было небольшое, да и цель была крупная – всадник на лошади. С ходу я вышиб из седел двоих, остальные, подняв коней на дыбы, развернувшись, пустились наутек. Правда, я зацепил лошадь одного из них. Проскакав шагов тридцать, бедное животное рухнуло на землю. Гусар, похоже, опытный наездник, успел соскочить с падающего коня. Он прихрамывая помчался за ускакавшими товарищами, крича и размахивая руками.

– Козырь, гляди – «язык» удирает, – кивнул я сержанту Козыреву. – Возьми его, желательно без тяжких телесных повреждений. А мы тебя прикроем, в случае чего.

Козырь кивнул и, подхватив автомат, припустил бегом за драпающим британцем. Федя мчался, как Усэйн Болт, идущий на очередной рекорд. Гусар, заметив погоню, заорал еще громче. Двое его товарищей остановились и поскакали на выручку своего однополчанина.

«Храбрые ребята, но глупые, – подумал я. – Глупые, потому что Козырь их сейчас уделает».

И, действительно, пробежав еще десяток шагов, Федя остановился, опустился на колено, прицелился и…

Две короткие очереди, и две лошади с пустыми седлами метнулись в сторону.

«Надо потом этих англичан похоронить по-человечески, – подумал я. – Отчаянные ребята, жизнью рискнули, чтобы выручить товарища. Но им не повезло».

Козырь догнал хромого британца. Тот попытался ударить его саблей, но Федя отбил удар автоматом и, двинув стволом под ребра гусара, на время вырубил его. Так у нас появился еще один «язык».