Масару помог Юкико снова вскарабкаться ему на плечи. Она разглядывала толпу, и ее глаза сияли от удивления. Идущая рядом мать сморщила нос.

– Перед тем, как направить сюда стопы, видимо, следует их помыть.

Юкико хихикнула.

– Наоми, пожалуйста… – сказал Масару.

– Мама права, – кивнула Юкико. – Здесь плохо пахнет.

– Ты привыкнешь к этому, Ичиго, – Масару легонько сжал ей пальцы на ногах, и она вскрикнула.

Их ждал моторикша, и они сели в него под присмотром странных людей с рычащими мечами. Они ехали по многолюдным улицам, и Юкико прижалась носом к побитому оспинами стеклу, наблюдая, как проплывают мимо люди – бесконечные волны бурлящей плоти. Гремят доспехами гигантские самураи, дерутся в канавах грязные дети, суетятся сараримены и нео-тёнины, уличные торговцы и нищие. И как шумно! Шум, которого она никогда не слышала, почти оглушающий по сравнению со звуками их маленькой бамбуковой долины, где меж стеблей, вздыхая, шепчет ветер.

Ей хотелось, чтобы Сатору тоже видел все это.

Дальше вдоль Дворцового пути возникло огромное скопление башен и зданий. Они манили к себе развевающимися на ветру ало-золотыми флагами клана Тигра. Таких огромных зданий она не видела никогда в жизни.

– Кто там живет, папа?

– Это дворец сёгуна. Мы посетим его, если решим остаться. Хочешь?

Юкико заколебалась.

– А там можно рыбачить? Бабочки там есть?

– Нет, – резко ответила мать, взглянув на отца. – Здесь нет бабочек, Юкико. – Нет птиц. И цветов тоже нет.

– Что это? – воскликнула девочка, прижавшись к окну.

За стеклом тяжело ступала странная фигура – в латунной оболочке, дребезжавшей шестеренками, колесиками и вращающимися зубцами. Голова напоминала голову богомолов, которые весной пробирались через бамбуковый лес. Глаза были красными, как кровь, и переливались под лучами неяркого солнца.

Мать ответила тихо, чтобы слышала только она.

– Это твой враг.

– Нечистая.

Юкико прошептала слово, наблюдая, как скалы Йиши становятся все меньше и меньше и как вспыхивает крошечная молния далеко улетевшей бури. Такое простое слово – четыре слога, язык прижимается к небу, катятся шипящие звуки. Она снова вздохнула, как будто смакуя их. Пробуя на вкус.

– Нечистая.

Этому слову научила их мать. Поздно вечером они с Сатору сидели возле дома и плавали в мыслях своей собаки. Мама сказала близнецам, что не все люди владеют кеннингом; что есть те, которые никогда не смогут читать мысли или чувства животных, те, чьи чувства ограничены обычным зрением, слухом и обонянием.

– И они завидуют, – предупредила она. – Поэтому вы никогда не должны рассказывать другим о вашем даре. Говорить о нем можно только тем, кому вы доверяете свою жизнь. Ибо, если Гильдия обнаружит у вас этот дар, они лишат вас его.

Тогда близнецы кивали головой, делая вид, что им все ясно. Юкико помнила эти слова, как будто слышала их только вчера.

– Видела бы она меня сейчас, – вздохнула она.

Она стояла у резного носа лайнера Гильдии «Сияющая слава», в стеклах ее очков отражалось солнце, волосы развевались на ветру. Вокруг раздавалось нескончаемое жужжание и лязг атмоскафандров и мехабаков – гул, от которого ей хотелось бы избавиться, но это было невозможно. Звук металлических сапог и двигателей. Щелканье и стрекот инсектоидов. Запахи смазки и трансмиссионной жидкости.

Чи.

Рядом с ней стоял Буруу, пристально вглядываясь в каждого гильдийца или облакохода, который подходил слишком близко. Корабль был буквально утыкан пушками и метателями сюрикенов; все члены экипажа были вооружены. Палубу патрулировал целый отряд морских десантников в форме цветов Гильдии – наемные солдаты на службе у лотосменов. Они с опаской смотрели на арашитору из-под респираторов, сквозь грязные стекла. Корабль «Сияющая слава» был военным бронированным судном. Он медленно двигался, имел форму пули и был покрыт металлом цвета ржавчины. Солдаты на борту отправились на север на сигнал бедствия, отправляемый разбитым скафандром Кина. Морские десантники очень удивились, когда наткнулись на девушку и грозового тигра, тащивших за собой раздетого гильдийца без сознания, всего в двух милях от того места, где они нашли остатки его скафандра. Честно говоря, они думали, что ищут лишь тело.

Вместо этого они нашли невозможное.

Когда бронированный корабль вырвался из каменного бассейна, буря почти стихла, как будто Сусано-о хотел избавиться от них, заставляя их поспешно покинуть Йиши и вернуться к покрытой грязными шрамами земле. Корабль двинулся на юг, плюясь черными клубами дыма на горы, силуэты которых таяли за его кормой, среди заснеженных вершин плыли темные облака. Буруу пристально смотрел вперед, но Юкико знала, что ему хочется только одного – оглянуться назад и смотреть на бурю. Закрыть глаза и вспомнить, как свистит под крыльями ветер, как играет в перьях молния.

Скоро.

Она погладила его по плечу, провела пальцами по меху.

Скоро, Буруу.

Даичи наблюдал, как они покидают крепость Кагэ. Рядом стояла Каори.

Как только они поднялись из долины, Юкико оглянулась на деревню – просто тени среди верхушек деревьев, окутанных густым ароматом глицинии. Она задавалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь вернуться сюда. Ей казалось, что она снова покидает свой дом, что ей снова девять, и она пакует чемоданы, чтобы отправиться в Киген. Ее мать не плакала и не прощалась с их бамбуковой долиной. Ее разум сразу решил, что она будет ненавидеть город, что однажды они вернутся, как только она уговорит сёгуна отпустить их.

Юкико сморгнула слезы и попыталась подавить их яростью.

Мама была беременна.

Она стиснула зубы, сжала пальцы в кулаки. Она должна превратиться в камень. Стать бесчувственной. Стойкой. Они не должны ничего заметить. Не должны догадаться. Она наденет маску. Триумфальное возвращение дочери Черного Лиса из глуши, вместе с легендарным грозовым тигром, которого она намерена вручить сёгуну как блистательный подарок. И когда он, расслабившись, наклонится к ней близко-близко, чтобы предложить ей весь мир в награду, она примет ее. Заберет у него жизнь. Вырвет у него из груди сердце, которое будет биться в ладонях, обагряя кровью ее лицо.

Она знала, что должна это сделать. Но, как ни старалась, снова и снова скорбь волной накрывает ярость, гася искры гнева внутри. Она чувствовала себя слабой и хрупкой: маленькая девочка в шестеренках огромной, сокрушающей все вокруг машины, смазанной для смертоносной точности кровью невинных женщин и детей.

Женщин. И детей.

Она была беременна, Буруу. У меня могла бы быть младшая сестренка. Или еще один братишка.