– А потом позволили ему сбежать, – гильдиец забарабанил тяжелыми пальцами по столу, оставляя неглубокие отметки на дереве. – Но, кажется, дочь преуспела там, где не справился отец. Приручить такого зверя – это дорогого стоит. Интересно, как вы справились с ним.

– Отец обрезал ему крылья, и его дух был сломлен, сама, – она пожала плечами, стараясь говорить непринужденно. – Это просто зверь, как и любой другой. Немного терпения, много еды – так я его и приручила.

– Прекрасно.

– Я умею ладить с животными, сама.

– Оно и видно.

Фасеточные глаза гильдийца сверкнули – всего лишь игра света, но ей показалось, что бабочки у нее в животе затрепетали от страха. Она посмотрела в его бесстрастные глаза, молясь про себя, не желая бояться, отступать или просить. Она не будет думать о Рыночной площади, о покрытых сажей и пеплом каменных столбах. Она чувствовала присутствие Буруу в своей голове, поэтому ухватилась за его гнев и крепко за него держалась. Время шло, молчание затягивалось, пальцы Нао отбивали медленный ритм по столу. Юкико старалась дышать ровно, чувствуя успокоительную тяжесть танто на поясе.

– Мы взяли на себя смелость заранее известить сёгуна по радиосвязи о вашем успехе. Он жаждет получить свой приз. Скажите своему зверю, чтобы вел себя хорошо, хай?

– Я не могу разговаривать с ним или отдавать ему команды. Это не собака.

Гильдиец недоверчиво помолчал.

– Но он смотрит на вас, как верная собака. Как щенок, который укусил леди Аишу, хай?

Юкико молча сглотнула.

– Вы его довольно хорошо контролируете, – нахмурился Нао. – Не отрицайте.

– Так любой сможет. Я его контролирую настолько, насколько он мне позволяет.

– Надеюсь, этого будет достаточно, – Нао шевельнулся своим огромным телом. – Ради зверя и ради вас самой. Предупреждаю. Нетрудно будет убедить Йоритомо-но-мию отправить вас обоих на костер.

Юкико заставила себя снова опустить глаза в пол, изучая тканые узоры под ногами. Черные крылья, когти и хвосты переплетались в танце, застывшем на голубом фоне давно утраченного неба, благословенные звери-духи, которых когда-то давно было так много на этом острове, что даже заграничные ремесленники знали, как они выглядят. Сейчас все они исчезли. Исчезли из-за таких людей, как эта раздутая от жадности жирная свинья, наживающаяся за счет рабского труда бедных людей. Покрыты дымкой памяти, спрятаны под одеялом удушающего сине-черного дыма, за занавесом, опустившемся после того, как замерли последние музыкальные ноты.

Голову пронзила боль, и она дотронулась до лба.

Я думаю как Кагэ.

– Я сделаю все возможное, чтобы исполнить желание сёгуна, – ответила она тихим и ровным голосом. – Как делала всегда. Как всегда делал мой отец.

– Конечно, так и будет, – гильдиец фыркнул и махнул ей рукой, как будто отмахиваясь от неприятного насекомого. – Вы можете идти. Отдыхайте пока. Можете навестить Киоши-сана, если хотите, но сначала получите мое разрешение.

Они называют его по имени отца.

Юкико нахмурилась, притворившись, что не понимает.

– Кто это, Киоши-сан?

– Ах, да, – гильдиец рассмеялся, будто гавкнул, и в этом звуке не было и капли веселья. – У тебя не было возможности познакомиться с ним, пока ты срывала с него кожу. Киоши-сан – это мастер-политехник, которого вы спасли после крушения. Видимо, я что-то не так понял. Думал, что вы близко знакомы.

– О, – удивилась Юкико. – Я и не знала, что у вас есть имена.

– У нас их нет, – ответил Нао, указывая на дверь. – Лотос должен цвести.

Юкико прикрыла кулак ладонью и поклонилась, отступив и тихо выскользнув из каюты.

Ожидавший ее снаружи гильдиец посмотрел светящимися кроваво-красным цветом глазами, его часовые механизмы затикали, шестеренки закрутились. Она кивнула ему и поспешила вверх по лестнице.

Позади нее скрежетал мехабак, и этот звук напоминал рычание.

Никогда раньше Юкико не видела столько людей в Доктауне. С того момента, как «Слава» пришвартовалась у причала, она стояла и смотрела с палубы корабля на целое море поднятых вверх лиц – тысячи и тысячи – в респираторах, в платках и без них, немытые тела, играющие бликами очки, указывающие вверх пальцы. Скромные сараримены и шустрые нео-танины, грязные каросимены и нищие, охранники, гайдзины и гейши. Очевидно, слух о звере уже распространился, и полгорода пришло поглазеть на легенду. Это слово передавали из уста в уста шепотом, который плыл нарастающей волной над толпой, пока не превратился в цунами – мысль о невозможном прозвучала вслух и с грохотом покатилась среди пыли и булыжников: «Арашитора».

Буруу просунул голову сквозь решетку, чтобы отпугнуть людей злобным видом, но толпа взорвалась громовыми возгласами. Вздрогнув от неожиданности, грозовой тигр скрылся из виду, поджав хвост. Он встряхнулся как мокрая собака, словно стряхивая с себя смятение.

КАК ИХ МНОГО. НАСЕКОМЫЕ. ВСЕ.

Я с тобой. Я здесь.

Я БЫ НИ ЗА ЧТО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАЛСЯ.

Я знаю. Но у нас есть работа.

КОГДА МЫ ПОКОНЧИМ С ЭТИМ, УЛЕТИМ ДАЛЕКО-ДАЛЕКО ОТСЮДА. ДАЛЕКО ОТ ЭТОЙ ПАРШИ И ОТРАВЛЕННОГО ЕЮ НЕБА. МЫ БУДЕМ ТАНЦЕВАТЬ СРЕДИ БУРЬ – ТЫ И Я.

Но пока мы должны быть осторожны. Он должен думать, что я обычная девушка, а ты – глупый зверь.

Буруу снова посмотрел по сторонам, не обращая внимания на восторг толпы, глядя на колонну прибывающих моторикш с низкой посадкой. Блестевшие на солнце, как светлячки, они были набиты людьми со стрекочущими мечами и окружены хором завывающих обезьяньих детенышей. Воняло богатством, роскошь била в глаза, слепила безумная гордыня. Он еще не видел этого Йоритомо-но-мию, но уже презирал его.

Я СЫГРАЮ СВОЮ РОЛЬ. НЕ БОЙСЯ.

Юкико улыбнулась, погладив его по боку.

Я ничего не боюсь, когда ты рядом, Буруу.

Арашитора мурлыкнул и потерся о Юкико своей широкой, покрытой перьями щекой. Он потоптался рядом, нежно прикрывая ее крыльями, обвивая хвостом ее ноги. Юкико смотрела на него с улыбкой на лице, гладя пальцами его мех. Сзади раздался тихий кашель, и гильдиец, остановившись на почтительном расстоянии, проскрежетал:

– Сейчас мы спустимся и засвидетельствуем наше почтение сёгуну.

Юкико кивнула и зашагала в ногу с лотосменом, Буруу остался на носу судна. Она подошла к причальному шпилю и начала спускаться, и в голове снова возникли болезненные воспоминания о том дне, когда она впервые приехала в Киген. Она видела, как сидит на плечах отца. Когда он спускался, у ее ног раскинулся весь город. Теперь же в ушах звучали аплодисменты толпы и гул похоронного марша по ее матери.

Она задалась вопросом, где же они похоронили ее.