Омлетте́ очень жалел, что не мог разбить этот огромный прожектор, и бранил себя за глупое решение выйти из дома днем, когда он у каждого на виду, и все, что он делает — как на ладони. Конечно, ему казалось, что прохожие смотрят только и только на него, следят за каждым его действием, хотя окружающим было, честно говоря, до лампочки.

Бывший муж Крокодилы бранил себя, конечно же, не вслух, но даже мысли его звучали тихим, словно бы предсмертным шепотом, потому что мужчина не умел злиться на себя по-настоящему.

Омлетте́ оставил голема дома и брел по ярким, сияющим улицам Хрусталии, понимая, что время неумолимо идет, свадьба уже завтра, и хорошо бы ускориться — но потом паранойя сменялась пониманием, что он все успеет в любом случае, лишь бы его не заметили, лишь бы его не заметили…

Пройдя по широким улицам, бывший муж Крокодилы свернул на узенькие, где солнце уже не освещало все подряд, а потом и вовсе забрел в переулочки, плутая меж стоящих в тесноте, как в коммуналке, высоких и узких, словно бы недокормленных домов.

Теперь Омлетте́ распереживался с новой силой — неужели он запутался, заплутал, не найдет то, что ему нужно, да и вообще не выйдет из переулка, оставшись здесь если не на вечность, то точно до завтрашнего дня? И тогда он пропустит свадьбу, и она состоится, и всем будет хорошо, кроме него.

Мужчина так затрясся, что по гриве и бакенбардам пошли волны — хотя, возможно, виной тому был подувший ветерок, — а монокль выпал и чуть не разбился, но Омлетте́ успел подхватить его трясущейся рукой.

Мужчина встал посреди узкого, пустынного переулка, оглядевшись — везде белели только задние стены домов, не было видно дверей или окон, и Омлетте́ запаниковал еще больше.

Он потащился вперед — просто, чтобы не стоять на месте, чтобы не тратить драгоценное время.

Потом мужчина наконец-то увидел, что искал.

Вниз, в небольшой подвал, вели ступеньки.

Бывший муж Крокодилы ускорился, поспешно преодолев каменные, высокие ступени, чуть не споткнувшись — притом несколько раз, — и оказался у крепкой двери, которую с высоты переулка видно не было.

Собравшись с силами и взяв себя в трясущиеся, хиленькие руки, Омлетте́ постучал — звонка здесь не было.

За дверью раздались шаги, а потом человек там, в помещении, кашлянул — но не открыл.

— Зачем? — спросил голос. — И договоримся сразу, сначала пароль, или как вы там это называете.

— Я… эм… э… — ни о каком «пароле», или как оно там называлось, Омлетте́ даже не знал.

— Можно ближе к делу? Если пришли за контрабандой и знаете пароль, лучше не мямлить, — голос ругнулся. — Так, наверное, я не должен был говорить про контрабанду. Если вы просто случайно забрели сюда, то придется…

— Я не знаю никакого пароля, — дрожащим голосом, словно бы раздающимся из сдуваемого шарика, просипел Омлетте́. — Но я пришел сюда за карамелью. Особенной карамелью. Она мне очень нужна

На Метафорической улице утро наступило резко, бодро, зажигательно, с фанфарами, шумом, гамом и суматохой — дом Крокодилы, большой и полупустой, стоял на ушах, а внутри все плясало в бешеном ритме, благо хоть посуда внезапно не ожила, не начала танцевать под стать всем остальным и распевать песенки.

Сначала, совсем рано, начали приходить люди, на свадьбу не приглашенные, но тесно с ней связанные: принесли коробки со свечами, притащили сборную сцену для представления, прибежали повара разных форм и размеров, даже модистка в количестве одной штуки, которая тут же стала готовить прическу Аллигории. После безымянных гостей (на самом-то деле имена у них, конечно, были) пришел Честер и принялся организовывать суматоху, направляя ее в нужное русло: говорил, что куда поставить, что как положить и какие блюда подавать сначала, а какие — потом. С ним пришел Бальзаме и принес с собой платье, спрятав в комнате Аллигории — как говорил Честер, чтобы никто не увидел заранее.

Когда утро стало не столь уж ранним, а просто утром, начали приезжать гости, которых на самом деле ждали позже, но они, по своему обыкновению, приехали слишком заранее, и теперь болтали, не унимаясь, мешались под ногами, постоянно шарахаясь в сторону от бегающего туда-сюда Честера Чернокнига, который, казалось, находился везде и всюду одновременно, наполняя дом ароматом апельсинового масла.

Свадьба уже гремела первыми аккордами, пока что — сырыми и недоделанными.

— Ну вот, готово! — воскликнула не такая уж безымянная модистка, указывая Аллигории на отражение в зеркале. — Писк моды, и вам очень идет — смотрите, как вытягивает лицо!

— Что, правда вытягивает?! — мадам Крокодила в шоке схватилась за румяную толстенькую щечку.

Модистка растерялась и не нашлась с ответом — такое у нее спрашивали впервые. Но на помощь вовремя подоспела Октава.

— Нет, мам, просто лицо так кажется более вытянутым. Обман зрения, ничего более. И да, тебе идет.

Девушка тоже приоделась — как бы ей ни хотелось остаться в брюках, а еще лучше — в домашней пижаме, чтобы никто не бросал лишних взглядов, пришлось все же надеть голубое платье с золотистой вышивкой. Тем более, что быть на свадьбе не в платье, а в чем-то другом, по всем параметрам неправильно.

Даже неправильнее того, что они с Глиццерином и Диафрагмом придумали.

Аллигория облегчено вздохнула, поднялась с кресла, посмотрелась в зеркало и довольно улыбнулась.

— Спасибо, мне нравится, — скала мадам Крокодила. — Октава, дорогая, что там с подготовкой? И когда уже можно надевать платье?

— Господин Чернокниг говорит, что все почти…

— Да-да, все почти готово! — крикнул проносящийся мимо Честер. — Осталось только расставить свечи, потому что кое-кто сделал это не так, как нужно, отметить места для всех гостей и можно давать команду поварам! Они как раз успеют все приготовить к концу представления.

— А платье? — спросила Аллигория, но церемониймейстер уже унесся наставлять помощников дальше.

На помощь убежавшему Честеру пришел Бальзаме.

— В самом, самом конце! Ваше появление должно быть прекрасно-восхитительно-невероятно! — вскинул руки кутюрье. — Так что Честер освободится, добавит… алхимической смеси, и можно будет начинать церемонию!

— Спасибо, господин Бальзаме, — сказала Аллигория.

— Да, спасибо, — хмыкнула Октава.

— Вам очень идет это платье! — кинул комплимент в адрес девушки кутюрье, причем абсолютно искренне. — Где вы его покупали?