Я не ставлю под сомнение их мотивы, — продолжал сэр Эрнест. — Ни на мгновение не допускаю, что поразительную исповедь мистера Тодхантера они отказались принять во внимание потому, что уже арестовали одного подозреваемого с явным намерением его приговорить, и не желали публично признаваться в своей ошибке. Ни на мгновение не допускаю я, что такое возможно. Допускаю, что на такой гнусный — иного слова не подберешь — поступок, возможно, способна любая полиция, но только не наша. Нет, я считаю, что полицейские были уверены в том, что арестовали виновного и что мистер Тодхантер лезет не в свое дело и не вполне за себя отвечает. Но мистер Тодхантер не мог с этим смириться, поскольку на карту поставлена человеческая жизнь. Не могли отступить и те, кто был осведомлен об истинном положении дел. Вот почему эти слушания дела возбуждены столь необычным способом, и на скамье подсудимых сидит свободный человек, а не арестованный. Если ему вздумается, он волен выйти из зала суда и исчезнуть, поскольку, несмотря на обвинение в убийстве, предъявленное ему, представители власти по-прежнему бездействуют. Они отказались подписать ордер на его арест. Господа присяжные, мой долг — доказать вам, что эти представители власти ошиблись, а мистер Фёрз поступил правильно.

Ваша честь, — со всей внушительностью обратился сэр Эрнест к судье, — я должен просить вас о снисхождении. Среди представителей нашей профессии не принято самим давать показания по делу, в разбирательстве которого они участвуют. Но на мой взгляд, случай настолько примечателен, что личные показания будут только уместны, и с разрешения вашей чести я хотел бы обрисовать в двух словах мое положение. Ваша честь, господа присяжные, я буду краток. Мне, как члену коллегии адвокатов, многажды представлявшему в процессах интересы Короны, не пристало лично участвовать в столь серьезном деле, когда действия представителей власти способны подвергнуться резкой критике как с моей стороны, так и со стороны моего ученого друга, и я в полной мере осознаю свою ответственность.

Повторюсь: в полной мере осознаю. С этим делом несколько недель назад меня свел случай: я стал невольным свидетелем находок, подтверждающих виновность подсудимого. В свое время вы об этом еще услышите, когда станете очевидцами беспрецедентного зрелища, и сам адвокат будет свидетельствовать против подсудимого. Случай и впрямь из ряда вон выходящий, но отнюдь не невозможный, и в деле, имеющем такое количество уникальных особенностей, такое непрофессиональное на первый взгляд поведение можно приветствовать с сочувствием и одобрением. Поскольку должен сказать, что события и находки, случайным свидетелем которых я стал, твердо убедили меня в невиновности человека, уже приговоренного по этому крайне огорчительному делу, а последующие события эту мою уверенность окончательно подтвердили. Поэтому я и предстал перед вами сегодня добровольно и даже охотно — чтобы послужить не просто человеку, а правосудию. Ваша честь, господа присяжные, надеюсь, вы простите мне это отступление, которое я счел своим долгом сделать как для вас, так и для самого себя.

Теперь же позвольте последовательно изложить вам события, которые, по моему убеждению, привели к смерти Этель Мэй Бинс. Четырнадцатого июня прошлого года мистер Тодхантер побывал у своего врача…

И сэр Эрнест коротко обрисовал действия мистера Тодхантера с того момента, как тот узнал, что его дни если не сочтены, то уже переданы в ведение верховного счетовода, начиная со званого ужина, на котором он получил роковой, хоть и в неведении данный совет, и вплоть до того момента, как сегодняшним утром он добровольно уселся на скамью подсудимых.

Речь в целом вызвала искреннее восхищение мистера Тодхантера. У него даже мелькнула сардоническая мысль — а не описать ли свои ощущения в статейке для «Лондонского обозрения»? Времени написать ее до казни у него будет в избытке — конечно, если его вообще признают виновным.

Движимый истинно исследовательским духом, он шепотом попросил служителя дать ему бумагу и карандаш и, когда их принесли, торжественно записал: «Вступительная речь Э.П. со стороны обвинения оказалась более емкой, краткой и содержательной, чем я надеялся, и я выслушал ее с большим удовлетворением. Его доводы звучат весьма убедительно. Я думаю, шанс у нас есть».

2

До обеденного перерыва суд успел допросить только одного, но крайне важного свидетеля — Феррерса.

Показания Феррерса распределялись по двум пунктам: во-первых, застольный разговор во время пресловутого ужина, а во-вторых, личные отношения с мистером Тодхантером в пределах «Лондонского обозрения». Учтивый и сдержанный, как всегда, Феррерс прекрасно помнил тот ужин. Он подтвердил, что мистер Тодхантер и впрямь довольно настойчиво расспрашивал своих гостей, какую пользу может принести людям человек, узнавший от своего врача, что ему недолго осталось, — и отчетливо помнил, что в итоге присутствующие почти единодушно высказались в пользу убийства.

— Значит, когда подсудимый в завуалированной форме попросил вашего совета, вы порекомендовали ему убийство? — нахмурился явно шокированный сэр Эрнест.

— Боюсь, мы не приняли эту дискуссию всерьез, — с легкой улыбкой пояснил Феррерс. — Иначе наш совет был бы иным.

— Но по существу дела он оказался именно таким?

— Если вы настаиваете на такой формулировке — да.

— Настаиваю.

— В таком случае, — любезно отозвался Феррерс, — не стану вам перечить.

— Но вы не ожидали, что подсудимый последует вашему совету?

— Такое нам и в голову не приходило.

— Зная подсудимого, вы удивились бы, что он все-таки сделал то, что сделал?

Феррерс задумался.

— Пожалуй, нет.

Тут сэр Эрнест приготовился выложить свой второй козырь.

— Вы хорошо знаете подсудимого?

— Думаю, достаточно хорошо.

— Под вашим руководством он продолжительное время сотрудничал с редакцией известного издания?

— На протяжении нескольких лет он регулярно участвовал в публикациях «Лондонского обозрения», где я редакторствую, — объяснил Феррерс, не упустив случая лишний раз прорекламировать свой журнал.

— И в течение этих лет у вас было немало возможностей наблюдать его вблизи не только как сотрудника, но и как частного человека?

— Разумеется.

Сэр Эрнест принялся дотошно уточнять, когда и в каких обстоятельствах Феррерс имел случай видеть мистера Тодхантера и разговаривать с ним как на службе, так и в неслужебное время.

— И за эти годы у вас составилось впечатление, что подсудимый вполне отдает себе отчет в своих поступках?

— Безусловно.

— Вы никогда не замечали за ним никаких странностей?

— В широком смысле слова — никогда.

— Что вы имеете в виду? — вскинулся сэр Эрнест.

— То, что у него имелись свои причуды, как и полагается любому старому холостяку.

— Ну кто ж из нас без причуд! Но если не считать некоторой эксцентричности, всем нам свойственной в малых дозах, вы никогда не замечали в его поведении ничего необычного, что могло бы навести вас на мысль о том, что он психически неадекватен?