– Она вышла. Вечер выдался, м-м… эмоциональным. Я могу…

– Поищу ее в часовне, – вмешался Джозеф, обходя врача.

«Друг» Теннисон меньше всего походил на того, с кем она могла бы встречаться. Он явно стригся в дешевой парикмахерской, понятия не имел, кто такие Дольче и Габбана, а его симпатичные ягодицы наверняка никогда не сидели в кресле «Ламборгини». Джозеф был из тех простых парней, кто может починить трубу или поменять фильтр в газонокосилке. Как раз это Теннисон и не помешало бы – немного приземленности. То, что мужчина был еще и чертовски привлекателен, только прибавляло ему очков.

– Давайте присядем? – предложил доктор Уильямс, указывая на свободный стул.

Мелани не хотелось садиться. Ей хотелось сбежать отсюда. Как можно дальше – на машине, на самолете… Какая ирония судьбы – второе худшее известие в своей жизни Мелани услышит, когда рядом будет только та, которая стала причиной первого. Которую она так долго ненавидела. И все же присутствие Теннисон как-то успокаивало. Должен же быть кто-то в твоем углу ринга, и бывшая подруга почему-то идеально подходила. Хотя это и выглядело как полное безумие.

Теннисон взяла Мелани за руку, только усугубляя чувство нереальности происходящего. Взгляд упал на их переплетенные пальцы. Ногти Мелани были окрашены в подобающий розовый цвет и коротко подпилены. На праздник с подарками она надела простое золотое кольцо, полученное от Кита на свадьбу, оставив бриллиантовый перстень в сейфе, – словно нарочно, чтобы подчеркнуть контраст с руками Теннисон. У той ногти были длинные, с французским маникюром, и несколько колец на пальцах сверкали драгоценными камнями один другого крупнее. Тонкое запястье украшал узкий бриллиантовый браслет, переливавшийся под жутковатым светом больничных флуоресцентных ламп.

До чего же они разные…

– Мел… – тихо произнесла Теннисон.

Та оглянулась на подругу. Ее глаза цвета морской волны блестели от слез, а губы в кои-то веки не были накрашены. Мелани не видела Теннисон без макияжа со средней школы, и, по чести сказать, та выглядела неплохо и без боевой раскраски. Даже в чем-то лучше – мягче, доступнее. Больше похожей на ту девочку, которой когда-то была. И потом совершила тот ужасный поступок… Как такое возможно?

Мелани опустилась на жесткое сиденье больничного стула. Доктор придвинул ногой другой, потом сел, расставив колени и уперев в них локти. Лицо у него было серьезным и печальным.

Джозеф, появившись в дверях, покачал головой и пожал плечами, затем бесшумно вернулся вдоль стены туда, где стоял раньше, будто охраняя вход. Энн Бревард куда-то пропала в самый ответственный момент.

– Видимо, моя мать к нам не присоединится, доктор Уильямс. Вы можете все сказать мне, – выдавила Мелани, чувствуя, что язык словно распух и еле ворочается во рту. Сердце глухо и ровно билось о ребра, каждый удар отдавался в ушах. Она почти физически ощущала, будто палач в закрывающем лицо колпаке воткнул крюк ей в живот и ворошит им внутренности, словно взбивая яйца для омлета.

Доктор Уильямс кивнул с печальным видом.

– У вашей сестры было очень слабое сердце, а другие органы давно находились под угрозой…

Было. Находились. В прошедшем времени…

Теннисон по-прежнему держала ее за руку, и Мелани вцепилась в ладонь подруги, как будто висела над обрывом, и это была единственная надежда на спасение.

– Миссис Лейтон, мне очень жаль… Ваша сестра не пережила сердечный приступ. Мы боролись, как могли, чтобы помочь ее организму, тем не менее она скончалась.

В его устах это прозвучало почти красиво. Не «отбросила коньки», или «склеила ласты», или просто «умерла», а «скончалась». Вместо продолжения борьбы – положила ей конец. Куда как проще.

– Примите мои соболезнования. – Глаза доктора Уильямса смотрели искренне, было видно, что он правда сожалеет.

И хоть Мелани заранее знала, что он ей скажет, под ногами вдруг словно разверзлась пропасть, в которую она рухнула. По щекам потекли слезы.

– Спасибо, что пытались спасти ее, – тихо проговорила Мелани.

Врач протянул руки и взял другую ее ладонь двумя своими, большими, теплыми и мягкими, слегка пожав. От исполненного доброты жеста сердце только еще сильнее сжалось. Однако рядом со страшным горем своей очереди дожидалось и другое чувство – гнев. Глубокий, пылающий, не желающий униматься.

Почему из всех родных Хиллари Мелани сидит здесь одна?! Их мать-ехидна удалилась – из-за Теннисон. Да, понять можно: та при всех разоблачила отца. Однако она не заставляла его сниматься в том порно. Энн тогда сделала вид, что ничего не произошло, и никогда больше не позволяла им обсуждать случившееся. Она и отца заставила солгать перед больничным начальством, изо всех сил подавляя неудобную правду, чтобы никто не подумал, будто кто-то из их семьи мог однажды совершить ошибку.

Так же мать поступала и с Хиллари, помогая ей скрывать свою проблему, замалчивать ее и тем самым мешая победить булимию и анорексию. Когда Хиллари согласилась на лечение, Энн тоже не желала, чтобы о нем говорилось вслух, словно это какой-то позор, словно болезнь сестры не объясняется постоянным давлением на нее из-за несоответствия идеалам матери. Никто не должен знать, как Энн Бревард едва не допустила, чтобы ее старшая дочь уморила себя голодом. Или как далека от совершенства младшая. Мать считала своей обязанностью следить за всяким ее шагом, чуть ли не под микроскопом изучая каждое ее платье, каждый поступок, каждую ошибку, словно Мелани была последней надеждой доказать превосходство их семьи над всеми остальными.

И потому – да, ярость внутри так и вскипала.

Не говоря уже о том, что Кит сейчас нежился на пляже с Шарлоттой. А дети, видимо, по пути в больницу решили заехать в долбаный «Старбакс»!

И вот Мелани сидит здесь одна, выслушивая известие о смерти сестры в обществе Теннисон и незнакомого мужчины. Чем она такое заслужила?! Почему она одна принимает на себя первый, самый болезненный удар?!

Мелани вырвала руки из ладоней Теннисон и доктора Уильямса. Глубоко вдохнула и с шумом выпустила воздух. Потом поднялась.

– Ладно, я в порядке. Что мне нужно делать дальше?

Врач, не ожидавший, что она так быстро оправится, заморгал.

– Я, э-э, поговорю с э-э…

– Мел, – прервала его Теннисон, тоже вставая и привлекая ее внимание.

Ну конечно, что еще она умеет лучше этого? Однако, взглянув на старую подругу, Мелани смягчилась. По щекам у той текли слезы, нос покраснел. Теннисон нетвердо держалась на ногах и ничем не походила сейчас на женщину, которой любые преграды нипочем.

– Ты точно в порядке? – спросила она.

Мелани утерла ладонью мокрое лицо, как будто хотела уничтожить любые свидетельства своей слабости.

– Конечно. Все нормально. Мне просто нужно сделать несколько звонков.

И шагнула в подтверждение своих слов к окну, за которым царила чернильная тьма и виднелась почти пустая парковка.