— Ты услышал звук подъезжающей машины?

— Да.

— Она к дому подъехала?

Азамджон энергично закивал.

— Человек выходи. Я сиди в кустах — страшно.

— Почему ты испугался?

— Тот день тепло, семнадцать градус. А человек — кожаный перчатка!

— Мужик носил перчатки, ясно.

— Кто в зимняя перчатка весна, а?

— Ты все верно говоришь. Что он сделал, тот мужик?

— Вытаскивай из ба… бог…

— Из багажника?

— Да, из багашник большой… такой большой… штука… — Азамджон широко развел руки, показывая размер того, что незнакомец вытащил из багажника машины. — Для газ.

— Газовый баллон?

— Да. Он положи ба… лон на земля, снова машина иди. Нехорошо — я понимай. Он какой-то плохо задумай… Ну, я надевай штаны и в сарай — говори Бободжон и Ерали.

— Почему хозяина не предупредил?

Вопрос Шеина остался без ответа, таджик только опустил глаза, делая вид, что разглядывает собственные руки, лежащие на столе.

— Ты рассказал друзьям, ладно, — подытожил Антон. — И что вы сделали?

— Уйти. Через дыра в забор. Чтобы тот, который с машина, не видал.

— А дальше?

— В лес сиди, жди. Потом — ба-бах, ба-бах!

— Вы услышали взрыв?

Азамджон закивал.

— Очень громко! Дом — огонь, сильно гори…

— Ты видел, как тот человек выходил из дома?

— Видел. Он выходи — через два минута взрыв. Он бежать, быстро-быстро! Голова руками, вот так, — и Каримов прикрыл голову обеими руками, словно защищаясь от опасности сверху.

— Что вы сделали после того, как тот человек ушел?

— Быстро беги, к дорога. В город иди…

— Ты хорошо того мужика запомнил?

Каримов пожал плечами.

— Лучше, чтобы запомнил, — предупредил Шеин, грозно сдвинув брови и нависая над допрашиваемым. — Сейчас сюда придет художник, опишешь ему внешность. Подробно, ясно? Смотри, я проверю!

Глядя на опера снизу вверх, Азамджон Каримов съежился, словно пытаясь раствориться в воздухе, чтобы избежать дальнейшего общения с сердитым оперуполномоченным. Он об этом не просил. Он всего лишь работал не покладая рук, чтобы прокормить семью за тысячи километров отсюда. Он добровольно согласился на то, чтобы жить в чуждой, зачастую откровенно враждебной среде, на плохую пищу и отсутствие самого необходимого. И уж точно не планировал вляпаться в историю с преступлением!

Антон сочувствовал Азамджону, но размышлять о судьбах иностранных рабочих не входило в сферу его деятельности. В сферу его деятельности входило расследование убийства и поджога, что, в свою очередь, могло вывести на другое убийство. По крайней мере, он на это надеялся.

* * *

Алла через стекло разглядывала сидящую в комнате для допросов женщину. Такая комната в главном следственном управлении была единственной, и Алла «выбила» ее специально для разговора с Дарьей Гальпериной: ей хотелось как следует подготовиться, уловить настроение невестки Гальперина и, чего уж греха таить, заставить ее нервничать. По распоряжению Аллы Дарью задержали без объяснения причин. Ей пришлось приехать прямо из «ОртоДента», поэтому на Дарье был деловой костюм (очевидно, из какой-нибудь коллекции, ведь к моде, как выяснилось, невестка Гальперина питала страсть). Алла пыталась уловить в ней признаки волнения. Если принять во внимание то, что любой человек чувствует себя неуютно, когда его насильно вырывают из привычной среды и доставляют на допрос, Дарья не выглядела напуганной — разве что раздраженной.

Косвенных улик против Гальпериной достаточно, однако Алле катастрофически не хватало признания самой убийцы. Выработанное годами чутье подсказывало, что Дарья не станет себя топить — не того она «розлива»! Чтобы припереть ее к стенке, нужны железные доказательства. Оставалось надеяться, что Гальперина случайно проговорится и выдаст себя. Сделав глубокий вдох, Алла решительно толкнула дверь в допросную. При виде нее лицо задержанной вспыхнуло гневом.

— Что вы себе позволяете? — резко спросила она. — Хватаете на глазах у подчиненных и пациентов, тащите сюда… Думаете, на вас управы не найдется?!

Алла привыкла, что люди в положении Дарьи частенько используют тактику устрашения. Особенно люди, обладающие высоким общественным статусом. Поэтому она спокойно ответила:

— Во-первых, никто вас не хватал, Дарья Юрьевна. Вас вежливо попросили проехать с сотрудниками Следственного Комитета. Это обычная практика, и любой гражданин обязан подчиняться требованиям офицеров при предъявлении надлежащих документов. Во-вторых, вы, конечно же, имеете право жаловаться на ненадлежащее обращение, буде таковое иметь место. Только вам придется это доказать.

Дарья, видимо, намеревалась возразить, но передумала.

— Так вы объясните, зачем я здесь? — гораздо более спокойным тоном поинтересовалась она. И снова Алле показалось, что ее поведение не вполне соответствует поведению человека, виновного в преступлении. Хотя Дарья Гальперина могла быть хорошей актрисой и уметь отлично притворяться!

— Вас подозревают в подстрекательстве к убийству вашего свекра, Бориса Гальперина, — сказала Алла.

— Ну, знаете, это смешно! Ясно же, что Бориса убил кто-то из персонала больницы…

— А также в убийстве Ольги Малинкиной.

— Кого?

На лице Дарье появилось выражение недоумения, и Алла спросила себя, мог ли человек, не имеющий профессионального актерского образования, так здорово сыграть. Тем не менее она пояснила:

— Медсестры, которая сделала Гальперину смертельную инъекцию по вашему заказу.

— Да вы… вы с ума спятили?! — Растерянность допрашиваемой была столь очевидна, что Алла в очередной раз усомнилась в правильности своих выводов. Но она должна продолжать, иного выхода не существует. Алла выложила на стол первую улику — пуговицу от тренча Донны Каран, упакованную в пластиковый пакетик.

— Узнаете? — спросила она.

— Что?

— Это от вашего плаща, верно?

Дарья взяла пуговицу в руки, чтобы получше рассмотреть.

— Ну возможно… у меня есть похожий тренч. Это преступление?

— Ваша горничная показала, что лично пришивала пуговицу на место утерянной. А утеряна она была на месте убийства Ольги Малинкиной!

— Да я понятия не имею, о ком вы говорите! — взвизгнула Дарья. — Кто такая эта Малинкина? Я навещала свекра в больнице всего однажды, по его личной просьбе, ведь всем известно, что у нас были не лучшие отношения. Неужели вы думаете, что в тот единственный раз я свела близкое знакомство со всем персоналом отделения?!

— А вам и не требовался весь персонал — всего один человек, согласный за деньги совершить преступление.