И мне нашлось новое применение.

И снова меня протолкнул Лечи. В последний раз. Успел, перед самой смертью. В августе 2000 года Лечи погиб. У селения Белгатой, не знаю, как его туда занесло, столкнулся с федералами. По сообщению российских властей, группа из 11 боевиков во главе с полевым командиром, известным под кличкой Профессор, была полностью уничтожена.

Тогда, в Шали, после попытки взять комендатуру я с батальоном отошел к своему КП, в школу. Я сидел в директорском кабинете, и один боец, уже не помню, как его звали, занес чемодан Арчи.

– Майор, это вещи Дениева. Что с ними делать?

– Оставь. Я посмотрю.

Я задумался. Отдавать родственникам нельзя. Сообщать о его смерти… если они не узнали сами, то, может, так оно и лучше для них…

Открыв чемодан, я нашел документы, деньги, фотографии родных – все это засунул к себе в карман. Остальное запихал обратно и задвинул чемодан под стол.

Только на точке сбора, в Веденском районе, я вспомнил о своих документах. И не нашел их. Правильно. Ведь я оставил свои документы в кармане куртки, которой накрыл тело Арчи. Зато я нашел у себя документы на имя Артура Дениева. Вышло так, что мы с ним поменялись документами. И жизнями. Но тогда я еще не знал.

Мою настоящую личность перед встретившими нас лесными братьями засвидетельствовали бойцы из батальона. Перед ГКО – Лечи, с которым мы еще виделись коротко, пару раз. Лечи предложил использовать документы и легенду Артура для передвижения по территории, занятой федералами.

Как выяснилось позже, Дениева похоронили за меня. Похоронная команда из мечети нашла на нем документы и внесла в списки мертвых Тамерлана Магомадова.

Об этом сообщили моим родителям. Раньше, чем я смог передать весточку, что жив. Я не успел… сердце матери не выдержало. Отец превратился в седого немощного старика…

И я виноват в этом. Один только я.

Почему я продолжал делать это? Во что я верил? Чего мы могли добиться?

Ни во что я не верил уже давно. Просто… у меня не было выбора.

У меня действительно не было выбора.

Те несколько месяцев, которые я провел в Чечне сразу после боя в школе, когда я был связным у «лесных братьев», какой тогда у меня был выбор? Вернуться домой? Сказать: я тот самый Тамерлан Магомадов, один из участников рейда на Шали, да не просто участник, а полевой командир, майор национальной гвардии Ичкерии? Сколько бы я прожил после этого?

Вы скажете, что можно было перейти на сторону федералов. Таким перебежчикам иногда гарантировали жизнь и свободу. Иногда… а чаще отправляли умирать в Чернокозово, если не убивали сразу где-нибудь на задворках расположения военной части.

Сохраняли жизнь тем, кого считали имеющим влияние. А я был никто. Мое командирство и майорство – все только от Лечи. Никакого клана или банды, что пошла бы за мной, не было. Со мной никто не стал бы церемониться. Просто прихлопнули бы как муху.

Я прятался в лесах, служил связным у боевиков. И это не было ни осознанной борьбой, ни героизмом. Только тактикой физического выживания здесь и сейчас. Как бы подло это ни звучало. Но я буду честным, я скажу – именно так. Я просто хотел выжить.

А все, во что я верил, рассыпалось у меня на глазах. В этом самом лесу. В «лесу».

Мы говорим, что скрывались в лесах и в горах. Но это метафора. Это такая же метафора, как «подполье», – не всегда подпольщики прячутся в подвалах, они могут жить и на чердаках и даже в обычных домах и квартирах. То же и наш «лес».

Знаете, жить в лесу очень неудобно. Это совсем не романтично. Бывало, мы по нескольку дней кряду спали на земле, подстелив только хворост и куртки. Простываешь сразу. Федералы искали нас по синякам от приклада автомата на левом плече. Но можно было проще: полный нос соплей выдавал партизана с потрохами.

В лесу нет горячей воды. Можно вскипятить на маленьком костре, боязливо разведенном в лощине, чтобы дым не указал на наше месторасположение, котелок для чая или лапши. Но согреть пару ведер нереально. Поэтому никакой помывки. И на третьи сутки от тебя воняет, тело чешется, одежда в грязи.

Еда. Сухие пайки: сникерсы, сгущенное молоко в жестяных банках, сухари. Даже такую еду надо как-то добыть. Проще всего купить. Но для этого нужны деньги. А откуда они возьмутся? Ичкерия всегда была бедной страной. Когда Ичкерия поселилась в лесу, она стала совсем нищей. Финансирование ичкерийских отрядов было более чем скудным.

Мы могли рассчитывать только на поддержку мирного населения. Мы и рассчитывали. Но поддержка эта становилась все меньше день ото дня.

При каждом удобном случае мы наведывались в населенные пункты: чтобы поспать по-человечески на кроватях, помыться горячей водой, нормально поесть. Да, свои люди, сочувствующие, у нас были везде. И сначала их было много. Но вопреки ожиданиям, что террор федералов будет увеличивать число наших сторонников, их ряды, напротив, таяли.

Все чаще перед нами закрывали двери. Мрачный хозяин дома выходил ночью на наш стук, плотно прикрыв дверь за своей спиной. Отводя глаза в сторону, он просил нас поскорее уйти. У него семья, дети, старые родители…

И хорошо еще если так.

Бывало и по-другому. Как в Сержень-Юрте.

Наш лагерь стоял в буковом лесу, в Черных Горах. Мы выкопали землянки в сланце у подножия холма. Покрыли сверху ветками и дерном для маскировки. Неподалеку, в километре от лагеря, по белым камням бежала речка. Вода здесь, в верховьях, была кристально чиста. На речной воде мы готовили, воду из реки пили, стирали в реке свои вещи и мылись. И все было бы похоже на лагерь скаутов. Но та же река была опасностью: федералы использовали русло как дорогу, когда выдвигались в горы. Танки и бронетранспортеры легко шли по мелкой речке и каменистому берегу. Любое движение в прибрежном лесу вызывало шквал огня. Если мы пытались обстрелять отряд федералов, они наводили тяжелую артиллерию, вызывали авиацию, и квадрат леса перепахивался всеми видами боеприпасов. Только что напалм не лили на лес с вертолетов, как американцы во Вьетнаме.

Поэтому даже к своей речке мы ходили с опаской. По ночам. Выставив дозоры. Операции проводили подальше от лагеря: иногда делали засады у дороги на Ведено, чаще ставили мины.

Это был август, август 2000 года. В начале месяца группировка федеральных войск «Восток» обрушилась на наш лесной район. Каждый день вылетали самолеты, артиллерия работала по квадратам. Мы сидели на базе и старались не высовывать носа. Наш лагерь не обнаружили, прямых попаданий не было. Только земля тряслась от разрывов снарядов, бомб, ПТУРСов. Другому отряду, который базировался километрах в десяти от нас, выше в горы, повезло меньше. Да что там меньше, им совсем не повезло. Видимо, федералы добыли информацию об их точном месторасположении. Может, с помощью сдавшегося перебежчика или боевики сами позволили обнаружить себя с воздуха. Несколько часов в их стороне пикировали самолеты, грохотали взрывы. Мы старались выйти на связь с помощью спутникового телефона, но соседи молчали. Когда обстрел прекратился, ночью я был отправлен в их расположение для восстановления связи.