Выдался тихий денёк. Залив как будто успокоился. Волны не вздымались горами на его поверхности, ветер не так свирепо ревел на просторе, проглянуло уже солнышко и озарило своим приветливым светом успокоившийся на несколько часов залив.

Эфанда решила воспользоваться возможностью и посетить своего друга дротта. Старик Бела мирно беседовал со своими соратниками, вспоминая старину, и девушка вполне свободно могла уйти из дому.

Северная девушка вовсе не знала той неволи, в какой должны были проводить с детства жизнь девушки других народов. Поэтому Эфанда могла совершенно свободно оставить свой юнгфрубур и отправиться в продолжительную прогулку.

Бедная девушка совершенно истосковалась за последнее время. Сердце её ни на минуту не знало покоя. Любовь к грустному пришельцу овладевала ею всё более. Эфанда скучала, томилась, и не с кем было ей поделиться своими чувствами. Не могла же она, дочь конунга, открыться в любви к дружиннику её отца, не зная даже, разделит ли он когда-нибудь её чувство...

Одна, оставив всех своих подруг и велев рабыням не следовать за ней, вышла Эфанда на берег залива. Невдалеке чернел густой жертвенный лес, в котором и жил старый дротт, с детства ещё ставший другом и наставником девушки.

Выйдя к самым волнам, Эфанда остановилась в задумчивости. Лёгкий, приятный ветерок повеял ей в лицо. Кругом было тихо, только издали доносилось пение девушек.

Одна со своей думой стояла Эфанда на берегу залива, и мечты её были далеко-далеко...

То она вместе с избранником своего сердца носилась по неведомым волнам, то ей казалось, что до её слуха доносится шум битвы, восторженные крики победителей, стоны раненых...

Святогор в мечтах девушки был, конечно, среди первых.

— Он храбр, как и подобает берсерку! — тихо шептала Эфанда. — Светлые асы сохранят его для меня... О, если бы любвеобильная Сиона помогла мне и внушила ему чувство любви ко мне, а милостивая Фрейя помогла нам соединиться навек... Я принесла бы обильные дары. Только жив ли он? Нет никакой вести о Фритьофе... О всех других хотя бы слухи доходят, но об этой дружине ничего не слышно. Мне кажется, что я не перенесу его смерти. Какое мне дело, что он, оставив земное тело здесь, начнёт обновлённую жизнь в Вальгалле!.. Женщинам туда доступа нет.

Думы, одна другой мрачнее, овладевали девушкой.

— Нет, нет! Он не любит меня! Он никогда не обращал на меня внимания... Я для него не существую, и никогда не узнает он, как я люблю его...

Эфанда, оставаясь под впечатлением этих невесёлых мыслей, тронулась далее — в лес, где обитал Гиорвард, старый дротт; лес отстоял от берега довольно далеко. Приходилось пройти берегом, где в это время собралось много женщин, так же, как и Эфанда, радовавшихся ясному деньку... Ещё издали девушка расслышала доносившееся к ней от этой толпы, где было немало и её подруг, пение. Много раз уже дочь Белы слышала эту песню, но теперь, когда сердце её полнилось тоской и тревогой, песня произвела на неё особенное действие.

Женщины пели хором:

Эфанда далее не могла слушать. Она чувствовала, что сейчас расплачется — такое впечатление произвела на неё эта давно уже знакомая ей песня.

«Они все счастливы, для каждой из них бьётся сердце могучего воина, — думала девушка. — Только для меня нет радости. Никто не думает обо мне в минуту опасности. Никто не вспоминает моего имени...»

Она поспешила пройти далее. Ветер веял в её сторону, и до слуха девушки доносилось всё тише:

Эфанда не выдержала. Она опустилась на покрытый мхом камень и залилась горькими слезами.

— О чём ты плачешь, девушка? — послышался позади неё мужской голос. — Зачем эти слёзы? Твои прекрасные глаза совсем не созданы для слёз!

Позади дочери Белы стоял её друг, старый дротт Гиорвард. Он ещё издали заметил Эфанду и поспешил к ней навстречу. Годы выработали в нём редкую наблюдательность. По походке девушки он понял, что она волнуется, что она борется со своими чувствами. Старик любил Эфанду, которую помнил со дня появления её на свет, и ему стало жалко девушку. Гиорвард знал, что его доброе, ласковое слово всегда производило впечатление на его любимицу, и теперь поспешил к ней.

— Так о чём же ты плачешь? Кто осмелился обидеть тебя? — с участием спрашивал он. — Назови мне дерзкого.

— Нет, нет, отец! Никто не обижал меня. Это я так... взгрустнулось мне... — кротко улыбаясь сквозь слёзы, ответила Эфанда.

Чтобы окончательно скрыть своё волнение, она поклонилась и приникла губами к морщинистой руке старого дротта.

— Напрасно ты скрываешь от меня истину, девушка. Разве я не вижу твоего сердца? Я, которому дана способность видеть мысли людей! Я понимаю, ты страдаешь, знаю, в чём причина твоих страданий... Ты любишь!

Нежное, обрамленное золотистыми волосами личико Эфанды запылало ярким румянцем. Она смутилась, не зная, что и отвечать своему старому другу.

— Видишь, я угадал твою тайну! — опять заговорил тот. — Хочешь, скажу больше: ты любишь этого славянского варяга и страдаешь оттого, что он не разделяет твоей любви... Но погоди, погоди немного. Я уверен: он полюбит тебя. По лицу твоему вижу, что в будущем тебя ждёт счастье, и предсказываю тебе, что ты будешь счастлива.

— Но он... он, может быть, уже умер... как брат мой!..

— Нет, твой возлюбленный жив и скоро будет в твоих объятиях.

Эфанда с недоумением поглядывала на старого дротта.