Он показал ей, кто он. Показал свои воспоминания. Она приняла своего настоящего отца с детской беспечностью. Старый слуга по имени Хаймли увлекся ее матерью. Роман был быстрым и недолгим. Ее муж ничего не знал. Для него Фэй всегда была родной дочерью. Но он перестал быть для нее отцом, как только она узнала о Хаймли. Он был среднего роста. Глаза серые. Фэй любила смотреть в эти глаза. Он жил уже полторы сотни лет и мечтал о дне, когда сможет оставить своего хозяина и вернуться к нормальной жизни. Иногда он показывал Фэй свои мечты о том, как они втроем: он, Фэй и ее мать, живут вместе. Фэй нравились эти видения. Но уже ребенком она знала, что этого никогда не случится. Да и как быть с отцом, который растил ее, считая ее своим ребенком?

– Ты особенная, – говорил ей Хаймли. – Я знаю это, чувствую.

Он говорил об этом так часто, что Фэй и сама начала верить в свою исключительность. Но все это было лишь детской фантазией, пока Фэй не попала в аварию. Мать погибла мгновенно, отец сломал позвоночник, а в ее исцеление не верил ни один врач. Их доставали из груды искореженного метала, в которую превратилась машина, больше пяти часов. Все это время Фэй находилась в сознании, но об этом, казалось, никто не знал. Врачи говорили, что на спасение нет шансов. Говорили так, словно она уже была мертва. Мертва, как ее мать, сломанная рука которой была неестественно вывернута и протянута к Фэй. Дочь узнавала эти пальцы, узнавала этот лак для ногтей. Чуть выше, на спинке сиденья Фэй видела прядь золотистых волос матери, на которых застывала кровь. После лобового удара их машина перевернулась несколько раз. Сейчас голова матери была зажата между крышей и спинкой сиденья, на котором она сидела. Череп лопнул, и в ужасной ране был виден мозг. Отец сидел рядом с матерью.

Иногда он приходил в сознание, и в эти моменты Фэй слышала его истошные крики. Сама Фэй не чувствовала боли. Лишь вкус во рту, да врачи, которые говорят о ней так, словно она уже мертва. Мертва. Мертва. С каким-то неестественным безразличием Фэй пыталась осмыслить это новое состоянии. Смерть. Ее смерть. Но она не чувствовала себя мертвой. Нет. Она не может быть мертвой. Смерть – это пустота и темнота. А здесь есть свет, есть звуки.

– Все будет хорошо, – сказал один из спасателей, отгибая железо, чтобы достать умирающую девочку. Врачи сказали ему, что шансов нет, Фэй сама слышала это, но спасатель продолжал работать, продолжал надеяться.

Фэй запомнила его лицо, но не знала имени. Позже она будет пытаться найти его и поблагодарить, но он останется для нее лишь лицом, лишь светлыми глазами, которые единственные, кажется, верят, что девочка не умрет. Пройдет полвека, а Фэй будет помнить этот взгляд. И будет помнить, как впервые приняла кровь древнего.

Она будет лежать в отдельной палате. Палате, где ее оставят, чтобы она могла умереть. Тихо, в одиночестве. «Вот это уже больше похоже на смерть», – подумает Фэй. Но после придет Хайми. Он даст ей кровь древнего, своего хозяина. Кровь, которая спасет Фэй, исцелит раны, вернет в тело ускользающую жизнь, но как раньше уже никогда не будет. Мать мертва, отец прикован к инвалидному креслу, а в голове… В голове что-то сломалось. Кровь древнего что-то разбудила в Фэй. Она не сразу поняла, что может читать мысли инвалида-отца. Тяжелые мысли.

– Я же говорил, что ты особенная, – улыбался Хаймли, когда Фэй рассказывала о своих способностях.

– Я не хочу быть особенной. Не хочу видеть чужие мысли. Мне это не нравится, – говорила ему Фэй, но после привыкла, смирилась и стала спрашивать своего настоящего отца о том, есть ли еще такие дети, как она.

– Хочешь, чтобы я нашел их? – предложил Хаймли.

– Я не знаю, – сказала Фэй, но Хаймли видел ее мысли и желания.

– Ты не будешь одна, – пообещал он.

Больше года Фэй ждала, когда ее отец сдержит обещание. Сначала ожидание волновало, потом томило, в конце начало раздражать. Особенно когда Хаймли пропустил их встречу, потом пропустил четырнадцатый день рождения Фэй. Она ждала хотя бы звонка, хотя бы открытки. Но ее бросили, забыли. Оставался лишь отец в инвалидном кресле, который сутки напролет проводил за чертежным столом.

Фэй злилась на Хаймли, злилась на его хозяина, которого звали Юдель. Хаймли никогда не говорил этого, никогда не называл имя древнего, кровь которого спасла ей жизнь, но Фэй украла это знание у него из головы. Она знала, что ради своего хозяина Хаймли убивает людей, забирает их кровь. Он был монстром, убийцей, но отказаться от него она не могла. Особенно после того, как не стало матери. Она была одна в этом огромном мире.

На свой пятнадцатый день рождения она все еще ждала, что Хаймли вернется. Но Хаймли пропал, и Фэй начала винить в этом себя. Возможно, он пытался найти подобных ей, и это убило его или привело к беде.

На шестнадцатилетие Фэй украла у отца-калеки кредитную карточку, обналичила столько денег, сколько по ее подсчетам требовалось на поиски Хаймли, и сбежала из дома, отправившись в Финикс, где жил Юдель. У нее не было адреса, только картинки, только то, что видел ее отец. Поэтому единственным шансом найти дом, где жил Юдель, было бродить по улицам большого, незнакомого города и надеяться, что рано или поздно встретишь то, что видела в воспоминаниях отца. Родного отца, в то время как отец-калека где-то далеко бросает все свои силы на поиски. Но это не важно. Это лишь суетный, обыденный мир, который ничего не значит, когда знаешь, что рядом есть еще один. Таинственный мир, темный, но прекрасный в этой темноте, искрящийся, слепящий глаза.

Но мир этот скрывался от Фэй, прятался за пеленой воспоминаний. Да и город был слишком большим. Нужно больше деталей, больше мелочей, которые смогут дать подсказку. Фэй вспомнила колокольный звон. Она не знала, было это воспоминание реальным или же выдуманным, но ничего другого у нее не было. Оставалось посетить все церкви города, обойти ближайшие дома. Фэй потратила на поиски две недели. Потом ее арестовали и вернули к отцу-калеке в Орегон.

О судьбе Хаймли Фэй узнала лишь два года спустя. Новый слуга Юдель по имени Маниш появился на ее пороге в день, когда ей исполнилось восемнадцать, и передал папку с бумагами, где были собраны материалы на детей, рожденных от слуг, на детей, которые могли оказаться такими же особенными, как Фэй.

– А где сам Хаймли? – спросила Фэй, хотя ответ она знала и так, догадывалась, чувствовала. – Ты скажешь мне, где его могила? – спросила Фэй Маниша.

– Нет могилы.

– Нет?

– Ничего нет. Ничего не осталось.

– Понятно… – Фэй нахмурила брови и потупилась, желая показать новому слуге, что хочет побыть одна.

Больше месяца она не решалась открыть переданную отцом папку. Но дети слуг ждали ее, манили. Особенные дети, которые могли понять ее, потому что были такими же, как и она. Дети, которых нашел для нее Хаймли – ее родной отец, которого больше нет.

– Да какого черта? – сказала Фэй, открыла папку и выбрала первое имя из списка.

Это был мальчик по имени Сал Киршен из Сакраменто. Мальчик в те годы, когда о нем узнал Хаймли. Сейчас он вырос. Фэй смотрела на его фотографию и пыталась представить, как он выглядит сейчас, как он встретит ее? Страха не было, лишь приятное, будоражащее волнение, которое усиливалось, стоило Фэй представить, как она садится в автобус и отправляется в Сакраменто. Фэй узнала цену на билеты, сколько нужно будет сделать пересадок.