Вначале все наши здешние общины, пришедшие из Германии, Польши, Литвы, Богемиии и Моравии, молились по канону Ашкеназ[161], полученному от своих отцов, которые получили его от своих отцов, направлявших таким манером свои молитвы к тем вратам, через которые душа уходит на небеса. И так же, как все они молились по одному обряду, так и мелодии молитв у всех были одинаковы — часть из них была дана нам всем еще на Синае, а другую часть они получили от святых мучеников Ашкеназа, то бишь Германии, во времена Крестовых походов, ибо, когда враги зажигали под этими мучениками костер и они восходили с пламенем в небеса, их души, взволнованные предстоящим вознесением к Богу, в восторге пели молитвы и прославления, музыка и слова которых были исполнены благодарности. Они не знали, что душа их поет, но ее голос лился сам по себе, и эта мелодия запечатлевалась в молитве. А потом пришли первые канторы и положили слова на эти мелодии, так что и по сию пору всякий молящийся, если только он молится по-настоящему, может ощутить, что его голос звучит как бы сам собой, даже если он не способен петь. И где бы ни находился еврей, когда он произносил молитву — это была молитва всего Израиля. Сами Небеса сделали ее такой, ибо сказано: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь»[162], то бишь небосвод. А кто подразумевается под «делом рук Святого и Благословенного, как не Израиль, о котором свидетельствует сказанное в Писании: „Не он ли Отец твой, Который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?“»[163]

Мудрые люди увидели это единение всех общин, но по ошибке решили, что оно означает приближение прихода Мессии, и потому открыли избранным секреты этой молитвы, ее цели, и значение, и комбинации, и значения всех комбинаций, чтобы те поусердствовали в молитвах своих и этим приблизили бы Избавление. Однако на самом деле Израилю того поколения не суждено еще было спастись, и эта ошибка лишь смутила сердца, ибо они приняли обещание Геулы[164] за саму Геулу, и нашлись даже такие в Израиле, которые решили, что Избавление уже пришло, и потому оставили обычай своих отцов и усвоили новые обычаи, особенно в обряде молитвы. Из-за этого смешались врата небесные, и в возникшей сумятице новые молитвы вошли в эти врата по своему назначению, и, когда бы не светлой памяти Бешт и его люди, кто знает, что могло бы, упаси Господь, случиться со всеми нами.

Бешт тоже изменил молитвенные обряды — ввел среди своих учеников вместо канона Ашкеназ канон Сфарад[165], обряд изгнанников из Испании, потомков колена Иегуды, поскольку увидел, что мы близки к Избавлению и царство дома Давида вот-вот вернется к своей былой славе. И, увидев это, постановил, чтобы все люди молились так, как молился Давид, мир с ним, то есть подобно слугам царя, всякие действия которых направляются словами царя.

Но когда Бешт умер и следом за ним умерли все его святые ученики, стало так, что ученики этих учеников и их ученики разделились на разные группы, и каждая группа объявила себя главной наследницей святого Бешта и его святых учеников, и некоторые из них стали украшать свои молитвы пастушьими мелодиями, заявляя, будто это мелодии, идущие от самого царя Давида и сохраненные евреями, жившими в Вавилонском плену среди идолопоклонников и звездочетов, а некоторые стали танцевать во время молитвы, и хлопать в ладоши, и биться головой о стену, чтобы прогнать от себя сторонние мысли, которые отвлекают их от молитвы, третьи же начали вставлять в свою молитву слова, не имеющие никакого смысла и порой явно прерывающие самое молитву, вроде «а зисер тате», что означает «сладкий папочка», как они называли Святого и Благословенного. И некоторые надежные люди свидетельствовали даже, что слышали от своих отцов, слышавших это от своих отцов, которые слышали от стариков того поколения, что те своим ушами слышали, как люди какой-то группы во время молитвы «Шма Исраэль» восклицали по-польски: «Зроби огнья!» — в смысле: «Возбуди мое сердце на службу Тебе, Благословенный».

В нашем городе тоже нашлись люди, которые пошли по этому пути. А когда главы поколения изгнали их из общины, они построили свою отдельную, хасидскую, синагогу, которую назвали «хасидим штибл» и которую остальной народ прозвал синагогой шутов, или «шулехл лейцим».

По мере того, как множились хасидские цадики, множились и сами хасиды. Одни следовали одному цадику, другие другому, и в нашем городе больше всего оказалось косовских хасидов, так что в конце концов они построили себе свой собственный молитвенный дом, «А косовер шулехл», — ту Косовскую синагогу, что на Королевской улице, недалеко от колодца над источником, из вод которого пил польский король Ян Собеский, возвращаясь из победоносных походов, и где мы теперь берем себе воду для мацы.

Когда Косовский цадик умер, его старший сын занял его престол, а младший переехал в Вижницу[166] и основал там свой. двор. В результате косовские хасиды разделились на два лагеря — одни пошли за старшим сыном, другие — за Вижницером. Однако среди тех косовцев, которые жили в нашем городе, не произошло никакого деления, и их сыновья не пошли ни за тем, ни за другим. Если не считать молитвенного канона «по обычаю Сфарад», у них вообще не осталось ничего из хасидских обычаев.

Прошло время, и в Шибуш пришли новые люди — те зятья, которые переехали жить к родителям своих жен, да и просто хасиды из окрестных местечек. Эти тоже выбрали местом своих молитв Косовскую синагогу, потому что там молились, по образцу изгнанников из Испании.

Но в городе было еще одно хасидское место — новый Дом учения. Его назвали новым, чтобы отличить от старого, и в нем молился наш учитель и гаон, городской раввин, который кроме своих занятий Торой корпел также над мудростью каббалы. Все славнейшие знатоки из мира Торы радовались его новым толкованиям Торы, а ищущие спасения приходили к нему за благословением. (Гаон Яаков-Мешулам Оренштейн, автор книги «Иешуот Яаков», в шутку сказал о нем: «Возблагодарим Господа, что этот мудрец встал на путь хасидизма, иначе мы бы не нашли в Доме учения ни единого человека — своей решительностью и осведомленностью он победил бы всех нас».) Этот раввин не оставил потомков, которые были бы сравнимы с ним, и, когда он умер, новый Дом молитв снова стал Домом учения для тех жителей нашего города, которые, подобно их отцам, молились по сефардскому канону, но не склонялись, в отличие от отцов, к хасидизму. В этом сила нашего Шибуша — он переживает нашествие нового и затем возвращается к прежнему (если не считать молитвенного канона Сфарад, который уже укоренился).