– Спасибо! – успевает крикнуть Клэр, обернувшись к Чарм. Она кладет руку ей на плечо, а потом следом за Джонатаном убегает.

Эллисон опускается на колени рядом с Чарм. Глаза у нее покраснели от слез.

– Ты спасла его!

Чарм думает: «Почему же у меня такое чувство, будто я сломала ему жизнь?»

Джонатан и Клэр следом за «скорой» едут в больницу в грузовичке Джонатана.

– Он ведь дышал, правда? Он задышал? – то и дело спрашивает Клэр.

– Да, он дышал… он дышит, – говорит Джонатан, словно пытаясь убедить в этом и самого себя. – Господи, что же там случилось? – словно опомнившись, ужасается он.

Клэр в ответ только качает головой. Она понятия не имеет, почему Джошуа оказался в ванне, под водой. Невозможно понять, что творилось в голове Бринн. Если честно, Клэр даже знать этого не хочет. Будь она хорошей матерью, она бы поняла, что ни в коем случае нельзя никуда посылать Джошуа с Бринн Гленн. Она впервые в жизни увидела Бринн, а потом выяснилось, что ее сестра – не та, за кого себя выдавала. Но потом все завертелось; Риэнн разразилась гнусной бранью, осыпала Эллисон и свою дочь обвинениями. Джошуа до смерти перепугался, и Клэр хотелось лишь одного: убрать его подальше, отправить в безопасное место. Почему они не сообразили, кто такая Эллисон Гленн? Видимо, так зациклились на собственной жизни, так старались стать хорошими родителями для Джошуа, что совершенно упустили из виду, что творится у них под носом, в их маленьком городке! Клэр все время старалась делать все как надо, старалась быть образцовой матерью, но достаточно ли этого? И неужели сейчас уже поздно?

Джонатан не поспевает за каретой скорой помощи; когда они добираются до больницы, Джошуа уже увозят на осмотр. Джонатан и Клэр сидят в зале ожидания, держась за руки, и плачут. Клэр еще удается позвонить сестре; та обещает позвонить их маме. Они приедут в Линден-Фоллс, как только смогут.

Вскоре приезжает Чарм; она не сразу решается подойти к ним.

– Я выгуляла Трумэна и заперла магазин, – сообщает Чарм. – И с матерью тоже разобралась. Не волнуйтесь, больше она вас не потревожит.

Клэр оглядывается по сторонам:

– Где Эллисон?

У Чарм красные глаза; нос распух от слез.

– Она сейчас ищет свою сестру. Простите… Простите меня! – Ее лицо снова кривится, и она плачет.

– Я позвонил в полицию, – довольно злобно говорит Джонатан. – В связи с тем, что случилось, возникает много вопросов! – Он досадливо проводит рукой по волосам. – Что с сестрой Эллисон? Где она?

– Не знаю, – тихо отвечает Чарм.

Клэр замечает, что одежда на девушке мокрая, мятая, лицо бледное от пережитых волнений. Похоже, Чарм так же опустошена, как и они с Джонатаном. Клэр инстинктивно понимает: Чарм бы ни за что, никогда намеренно не обидела Джошуа. И все же она не может ее простить за то, что та так долго скрывала от них правду. За ложь.

– Прошу тебя, уходи, – говорит Клэр. – Извини, но сейчас мне трудно с тобой общаться…

Чарм молча кивает и уходит.

Никто не может сообщить им о состоянии Джошуа. Когда в зал ожидания – лет через сто – выходит врач, Клэр кажется, будто из нее выкачали воздух.

– Джошуа поправится, – с улыбкой говорит врач. – Он уже пришел в себя и дышит самостоятельно. Хотите подняться к нему?

– Конечно! – Клэр снова плачет, на сей раз от облегчения.

Врач ведет Джонатана и Клэр в палату, куда перевели Джошуа. Он лежит под капельницей и дремлет, но при виде родителей на его личике появляется кривая улыбка.

– Привет! – говорит Джонатан надтреснутым голосом. – Вот где наш треххвостый барсук!

– Нет, – слабым голосом отвечает мальчик, – я не барсук. Я – Джошуа Келби!

– Да, – уверенно кивает Клэр и продолжает про себя, беря сына за руку: «Ты – желание, которое мы загадывали каждое утро, когда просыпались, и молитва, которую мы произносили каждый вечер перед сном».

Теперь последнее дело – а там можно будет отдохнуть.

Я должна пойти к ней, сказать ей, что он уже в пути. Толкаю дверь, выхожу. Темно; я мокрая и ежусь от холодного ветра.

– «Через речку, через лес»… – бормочу я, краем глаза замечая, как странно смотрят на меня прохожие.

Медленно шаркаю по улице. Наверное, вид у меня тот еще; представив, как выгляжу со стороны, я хихикаю. Уже близко. Знаю, что место не совсем то, где я оставила девочку, и все же рядом. Сойдет! Вдали слышится вой сирены; может, едут за мной? Вроде бы уже пора. Ускоряю шаг. Они должны были забрать меня пять лет назад. Я хотела все рассказать, но Эллисон велела мне держать язык за зубами. С тех пор я держу язык за зубами, но всякий раз, закрывая глаза, вижу, как ее уносит течением, и слышу ее тихий плач. Тогда я не продержалась и нескольких дней. После того как рыбак вытащил ее из воды, я позвонила в полицию. Хотела признаться во всем, сказать, что это сделала я, я, я! Но, когда полицейские наконец приехали, я плакала не переставая, а Эллисон все твердила: заткнись, молчи, молчи. Вот я и молчала. И ее увезли.

Мне долго было не по себе. Я знала, что она сидит в тюрьме вместо меня, а я живу дома, хожу в школу, делаю что хочу. Но я так и знала, что это ненадолго. Как в детстве, когда на блюде оставался последний кусок торта. Эллисон всегда брала себе половинку с цветочками, а мне оставалась белая глазурь. Вот и тогда произошло то же самое: она взяла себе половинку с цветочками. Ей надо было уехать, она непременно должна была уехать, пусть даже и в тюрьму, а мне пришлось остаться. Тогда родители впервые обратили на меня внимание; им хотелось, чтобы я стала такой же, как она. Когда они поняли, что я не стану такой, как она, они опять перестали обращать на меня внимание. Мне стало еще хуже. И тогда я перестала чувствовать себя виноватой.

Друид слышно издалека. Река течет с севера на юг и перерезает центр Линден-Фоллс, а потом протекает мимо нашего дома. Друид долго изгибается и поворачивает, пока не впадает в Миссисипи. И тогда кажется, что его никогда не было, он словно растворяется – как по волшебству. Обычно от реки в центре города пахнет дохлой рыбой и бензином от моторных лодок, но после дождя воздух свежий и чистый; дождь смыл все неприятные запахи. Я стою на высоком берегу, на мощеной дорожке, над черной водой. «Друид» значит «колдун, волшебник».

Мне страшно, очень страшно. Озираюсь, ищу Эллисон. Хочу увидеть сестру! Кто-то трогает меня за плечо.

– Вы хорошо себя чувствуете? – слышу я.

– Хочу увидеть сестру, – говорю я, начиная плакать. – И ему тоже нужна сестренка. Я должна сказать ей, что он скоро придет!

– Может, кому-нибудь позвонить? – предлагает голос.

– Нет, нет, нет! – говорю я. – Сказать ей должна я!

Я делаю шаг с обрыва; в первый миг меня охватывает дикий страх. Падаю; холодная вода заливается в уши, в нос, в рот. Я пытаюсь крикнуть, позвать сестру, но вверх всплывают только пузыри воздуха. Наконец я перестаю биться и извиваться. И тогда я вижу ее – такую красивую, такую крошечную… В точности такую, какой я ее запомнила.