Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пройдя вслед за взглядом корнета, Трепов заметил застывшего полусидя у камня крепко сбитого безусого парня, сжимающего в коченеющих пальцах правой руки испанскую наваху, лицо которого сомнительно украшала аккуратная дырочка прямо посреди лба.
– Хорошо стреляете, корнет, – похвалил генерал гвардейца, – и это в темноте. Только объясните, какого черта вы здесь делаете?
– Прошу прощения, не представился, – отрапортовал офицер, покосившись на Спиридовича, – князь Щетинин, Георгий Александрович, прибыл в распоряжение генерала Трепова по рекомендации полковника Луговкина. Рекомендательные письма вручить, простите, не могу-с, руки связаны, – князь дёрнул плечом и ещё раз покосился на Спиридовича. – Извозчик – каналья – довез только до парка, а потом сослался на неотложные дела и убыл. Пришлось идти пешком… А тут война…
– Забавно, корнет, забавно получилось, – пробормотал Трепов, всё ещё разглядывая убитого, – если вы всегда будете появляться так вовремя, то станете генералом еще в возрасте Буонапарте… Александр Иванович, – обратился генерал уже к Спиридовичу. – Да вы руки-то развяжите будущему коллеге. Пойдемте, корнет, изучим ваши письма. Думаю, сейчас, как никогда, нам не помешают лишние руки. А вы, господа, – обвел Трепов Спиридовича и Ратко, – караул выставить, место осмотреть под протокол и ко мне на доклад…
Историческая справка
Начальник Московского охранного отделения Сергей Зубатов в переписке с В.Л. Бурцевым вспоминал о Трепове так: «Что меня особенно поразило, это внимательное чтение им прокламаций, нелегальных брошюр и пр., чего я ранее не замечал ни за кем из начальствующих лиц. Второе мое открытие состояло в том, что придавал им веру, требовал проверки сообщавшихся в них фактов и в официальных донесениях приставов по рабочим недоразумениям держался принципа “По совести и по справедливости”, накладывая нередко правильные, но резкие резолюции на бумагах в таком, например, роде: “Опять хозяева виноваты!” Впоследствии я убедился, что возражение ему: “Это не по совести, это несправедливо”, – сбивало его, как быка, с ног, и он шел на все. Заметя это, я всегда приберегал этот аргумент, как неотразимый, на самые важные случаи. Словом, он был чудной души человек, щепетильно блюдущий свою честь и совесть».
Генерал А.А. Мосолов, который был женат на сестре Трепова, в своих воспоминаниях (начало 1930-х годов) писал о нём: «Кстати, хочу разсказать исторію знаменитой фразы Трепова. Разъ вечеромъ я заѣхалъ къ нему на Мойку. Онъ показался мнѣ озабоченнымъ и, видимо, былъ очень занятъ. Я сѣлъ противъ него. Послѣ довольно долгаго молчанія, онъ, продолжая заниматься, далъ мнѣ на прочтенiе только что написанную черновую приказа войскамъ гарнизона на слѣдующей день, когда ожидались особенно сильные безпорядки. Прочитавъ эту черновую, я подчеркнулъ въ ней фразу: “Патроновъ не жалѣть” и вернулъ ее ему со словами:
– Въ своёмъ ли ты умѣ?
– Да, въ своёмъ. И эта фраза, вполнѣ мною обдумана, но я забылъ ее подчеркнуть, ты это сдѣлалъ.
– Понимаешь ли ты, что послѣ этого тебя будутъ называть не Треповымъ, а – “генераломъ патроновъ не жалѣть”.
– Знаю это и знаю, что это будетъ кличка непочетная, но иначе поступить, по совѣсти, не могу. Войскъ перестали бояться, и они стали сами киснуть. Завтра же, вѣроятно, придётся стрѣлять. А до сихъ поръ я крови не проливалъ. Единственный способъ отвратить это несчастіе и состоитъ въ этой фразѣ. Неужели ты думаешь, что я не понимаю всѣхъ послѣдствій этихъ словъ для себя лично? Ну, а теперь иди, мнѣ некогда. Завтра жѳ зайди узнать результатъ моего приказа. Тогда скажешь, правъ ли я былъ.
Онъ оказался правъ, толпа побоялась войскъ послѣ этого энергичнаго приказа, и ни одного выстрѣла за этотъ день дано не было. Треповъ безусловно зналъ психологiю толпы и имѣлъ гражданское мужество дѣйствовать, согласно своимъ убѣжденіямъ».
* * *
– Ну что кручинишься, Александр Иванович, – заботливо похлопал по плечу Спиридовича ротмистр Ратко, когда все формальности были выполнены и оставалось только идти на доклад к Трепову.
– Да, понимаешь, Василий Васильевич, – неохотно оторвав взгляд от плана местности, вздохнул поручик, – не выходит у меня из головы этот чёртик из табакерки в чине корнета. Уж очень он появился вовремя… и вроде как даже жизнь мне спас… Но вот не складываются у меня в одно целое его слова… Получается, что подошёл он ко мне со спины, а это совсем не со стороны парка… Мундир его был какой-то ободранный и в таком состоянии, будто его перед этим прилично изваляли. Он что, ползком через парк пробирался? Ну и с этим злодеем уж очень обидно, он ведь только одно слово сказать и успел. А что у тебя?
– А у меня очень даже любопытная картина, – оживился Ратко, – для обстрела применено чрезвычайно редкое оружие – крепостная бомба капитана Романова.
Спиридович покачал головой – ничего ни про такое оружие, ни про его автора он не слышал. Ратко увлечённо продолжал:
– В 1882 году в Новогеоргиевске им была спроектирована бомба, которой можно стрелять из древних двухпудовых гладкоствольных мортир. От привычного ядра отличается формой, представляя собой тонкостенный стальной цилиндрический снаряд, весом аж пять пудов, в том числе полтора пуда пироксилина. Ты представляешь, какая мощь? Это же как восьмидюймовка! Правда, стреляет бомбомет только на полверсты, но зато траектория полёта снаряда более крутая, чем у гаубичного, и подрывается он электроимпульсом, подаваемым по специальному проводу…
– Что-то я не заметил тут проводов, – пробормотал, оглядываясь, Спиридович.
– Вот это – ещё одна загадка, – вздохнул Ратко, – дело в том, что найденная нами мортира – еще более древний полупудовик[57], а это значит, что масса снаряда конструкции Романова для него не может превышать одного пуда, из которого взрывчатки – не более восьми фунтов. Это, конечно, тоже немало – как в гранате шестидюймовки, но кинетической силы порохового заряда не хватит, чтобы тащить за собой ещё и провод. Взрыватель использован какой-то другой… может, он и стал причиной взрыва третьего снаряда прямо в канале ствола… Кстати, не знаю, что это, но точно не пироксилин… И не чёрный порох… Смотри, – и Ратко протянул Спиридовичу ладонь со светло-жёлтыми чешуйками-кристалликами.
Спиридович опять покачал головой.
– Да-а-а-а, – грустно протянул ротмистр, – и спросить не у кого… Эти мастеровые, – он кивнул на трупы террористов, – уже никому ничего не расскажут.
– Да какие они мастеровые? – хмыкнул поручик. – Ты руки их видел? Бьюсь об заклад, они сроду молоток в руках не держали… А вот командирский угломер – вполне[58].