Стоявшая неподалеку Милдрэд замерла, услышав это имя. И вечером в дортуаре она все же решилась спросить об Артуре.

— Это любимчик нашей аббатисы! — сразу отозвалась Филиппа де Кандос и засмеялась. За ней засмеялись и остальные, но присутствовавшая тут же сестра-наставница строго поправила:

— Артур — это юноша, в судьбе которого мать настоятельница проявляет живейшее участие.

— Вот-вот, живейшее, — хитро подмигнула Аха и как-то нервно подергала свои тонкие желтые косички. — Она всегда им интересовалась, еще когда этот подкидыш жил в аббатстве на том берегу. Но и тогда мать Бенедикта следила за его обучением, а порой и брала его к себе в воскресные дни.

— Все ты знаешь, Аха, — не то с насмешкой, не то с укоризной произнесла сестра-наставница.

— Но я помню, как он еще мальчишкой служил тут садовником. Я ведь давно в монастыре, — с неким высокомерием вскинула свой длинный носик Аха. — Артур ушел отсюда, когда ему исполнилось четырнадцать и оставаться в женском монастыре стало нельзя.

— А что за имя — Артур? — поинтересовалась Милдрэд.

— Это древнее британское имя, — пояснила Филиппа. — Так звали некоего древнего короля бриттов, который сражался с саксами, завоевывавшими эту страну.

Милдрэд слушала и грезила с открытыми глазами. У него, оказывается, королевское имя! Но она заставила себя опомниться: всего-то подкидыш, человек без роду, без племени, каких порой нищенки подбрасывают под ворота монастырей, в надежде, что там их подберут христолюбивые монахи.

Той ночью Милдрэд приказала себе не думать больше об Артуре. Ей стоит думать только о Роджере Фиц Миле, графе Херефордском, который однажды станет ее мужем.

Так проходили дни. Милдрэд постепенно привыкла к жизни в монастыре, ее оставили страхи, и она уже не замирала в оцепенении, вдруг вспомнив искаженное похотью и злобой лицо принца Юстаса. Ее волнение улеглось, она ожила, чувствуя себя защищенной и надежно укрытой в маленьком монастыре за мощной городской стеной. Даже некая обида на безразличие настоятельницы постепенно сошла на нет. Это она по неведению насочиняла себе, что добрая тетушка обольется слезами умиления при ее приезде, но, как теперь понимала Милдрэд, Бенедикта отличалась суровым нравом и никого к себе не приближала — кроме того найденыша. А так она была строга, но справедлива, заботилась о своей пастве, и обитель под ее руководством процветала.

Милдрэд ранее и не представляла, что какая-то женская обитель может быть столь богатой и внушающей почтение. В отличие от мужских, женским монастырям редко дарят земельные владения, но обитель Бенедикты являлась счастливым исключением. Правда, оказалось, что большая часть земель ранее принадлежала самой Бенедикте, происходившей из богатого нормандского рода, и почти все они лежали в неспокойном пограничном крае близ Уэльса. Тем не менее на скот монастыря, гулявший на обширных пастбищах, валлийцы никогда не нападали, и аббатиса считалась едва ли не самым крупным скотоводом в округе. Немалый доход ей приносили также красильни и сукновальни в Форгейтском пригороде. Мать Бенедикта сама отлично разбиралась во всех тонкостях выделки сукна из шерсти: от трепания и расчесывания руна до растягивания на сукновальной раме, а нанятые ею люди шили одежды как для монастыря, так и на продажу.

Шрусбери был одним из главных поставщиков шерсти, тут устраивались крупнейшие на западе страны ярмарки, и мать Бенедикта, вошедшая в число членов торговой гильдии, пользовалась немалым уважением. Когда ее внушительная фигура в черном одеянии и белом тонком апостольнике появлялась в церкви, многие стремились выказать ей почтение.

Такова была родственница Милдрэд, столь суровая и немногословная. О девушке она, однако, проявляла заботу и не преминула показать ей полученную по голубиной почте записку от матери.

Милдрэд даже прослезилась, увидев знакомый почерк.

А тут еще настоятельница достала из ящика конторки кошель и протянула Милдрэд.

— Отправляйся с сестрой Одри в город и подбери себе в суконном ряду пару отрезов на платья. Вскоре праздник Троицы, воспитанницам позволяется поплясать в этот день на лугу, и я не хочу, чтобы моя родственница выглядела хуже других. Вот, а теперь можешь поцеловать меня. Vade in pace[65], — благословила она напоследок склоненную головку.

Для Милдрэд это был чудесный день. Они купили прекрасное фландрское сукно ярко-голубого цвета, а также небольшой отрез нежно-розового шелка, чтобы подбить широкие рукава будущего платья. К предполагаемому наряду Милдрэд заказала у ювелира и красивый головной обруч, украшенный голубоватыми бусинками горного хрусталя, какие добывали на западе графства среди Понтсберийских холмов.

Она была очень довольна своим выходом в город: разглядывала мощенные крупным булыжником улицы, вывески над лавками, живописные дома с выступающими один над другим этажами, иные из которых увенчивали башенки с замысловатыми флюгерами. И хотя Шрусбери был невелик, все здесь дышало достатком. А еще пригожий сын ювелира вдруг вызвался проводить их с монахиней до обители; по пути они задерживались у лавок, и юноша угостил спутниц чудесными оладьями на валлийский манер.

Правда, когда они вышли на главную Хай-стрит, ему пришлось отступить: им встретился молодой помощник шерифа Джоселин де Сей, которого Милдрэд нередко видела в церкви. Он так и рассыпался в цветистых комплиментах, правда, столь учтивых, что и сопровождавшая воспитанницу монахиня не нашла ничего предосудительного в том, что молодой Джоселин тоже решил проводить их до монастыря. Во дворе, у изваяния Божьей Матери, развеселившаяся Милдрэд не могла отказать себе в удовольствии слегка пококетничать с ним, и это заметила из своего окна мать Бенедикта.

«Лживая, хитрая, да еще и вертихвостка, — сурово отметила она. — И на предстоящем празднике Троицы мне придется с нее глаз не спускать».

Однако никакого веселья на Троицу не получилось: от границы с Уэльсом примчался гонец, сообщивший, что валлийцы из Поуиса совершили набег на соседнюю долину.

— Все беды от этих валлийцев, — почти плакала Аха, огорченная, что настоятельница не решилась пустить их поплясать на лугу. — А все это Черный Волк. Это он мстит городу за то, что его держали тут в плену и чуть не вздернули, как гадкого вора.

Милдрэд была заинтригована; перебивая друг друга, воспитанницы рассказали ей, что Черный Волк уже не первый год ведет с графством войну, а этой весной, когда его захватили в плен, валлийцы умудрились похитить его прямо из Форгейтского замка, причем убили прежнего шерифа — мир его праху! И вот теперь Черный Волк, этот Гай де Шампер, помогает своим друзьям из Поуиса захватывать приграничные английские крепости.

— Гай де Шампер? — переспросила Милдрэд, вспомнив рассказы родителей. — Но ведь это же родной брат матери Бенедикты!

Воцарилось неловкое молчание. И тут Тильда, выйдя из своей обычной отрешенности, спросила:

— А тебе откуда это известно, милая? У нас не принято упоминать о родстве этого разбойника с нашей настоятельницей.