И тут случилось то чудо, какое всякий раз его выручало, то везение, каким всегда был Волчак знаменит: впереди возник остров! Остров, которого Волчак не видел на карте, о котором понятия не имел, который не должен был тут появиться, – но появился, материализовался из его отчаяния. Это мог быть плавучий, странствующий остров, какая-нибудь Земля Санникова, а мог быть оторвавшийся кусок суши, черт его знает, но он был, хоть и весь изрытый оврагами, и на него можно было сесть. Они снизились, Волчак не мог толком разглядеть рельеф, и над ухом у него безумно заорал Дубаков: «Газу!» Волчак подбросил машину вверх и увидел, что чуть было не навернулся в длинный овраг. Надо было садиться у берега, там по крайней мере мерещилась длинная ровная коса. «В хвост!» – заорал Волчак, и Дубаков с Чернышевым кинулись к радиостанции. И уже когда коснулись земли, послышался сильный удар – огромный валун оторвал левое колесо.

Когда же машина остановилась и наступила внезапная тишина, они некоторое время еще не верили, что живы. Через пять минут молчания открыли люки и вывалились на берег. Остров, который им предстал, в принципе был непригоден для посадки и тем более для обратного старта. На нем буквально не было ровного места. Самолет пропахал дорогу по береговой гальке и ткнулся в дикое нагромождение бурых камней. Орали чайки. Было восемь часов вечера по местному времени. Это был край земли, конец света, здесь никто их не ждал, и непонятно было, живет ли тут кто-то еще, кроме чаек. Чайки точно были им не рады. Волчак помог Дубакову развернуть наземную радиостанцию и приказал радировать: «Экипаж АНТ-25 благополучно приземлился близ Николаевска. Все нормально, пострадавших нет».

Они не успели закончить первую передачу, как в берег ткнулся катер с темными фигурами. Волчак побежал к ним и вскоре вернулся под конвоем. Это были дальневосточные пограничники, к которым сразу после приземления непонятного самолета поплыли за помощью нивхи, населявшие остров. Они не очень хорошо говорили по-русски, но уже знали, что появления японских шпионов надо ожидать со дня на день.

– Что же вы, черти! – говорил им Волчак, сидя в неприветливом, но очень чистом доме местной старухи по имени Фетинья. Недоразумение отчасти выяснилось, предъявлены были документы с обеих сторон, но недоверие сохранялось, потому что мало ли какие документы кто нарисует. Экипаж выставил на стол бутылку коньяка, которую умудрился дать им с собой щелковский доктор Ляхов.

– У нас служба, – лаконично отвечал начальник заставы Буркин.

– А у нас что? – спрашивал Волчак. – Мы тебе кто?

– Кто вас знает, – буркал Буркин.

– Мы сталинский маршрут, сталинские соколы! – уверял Чернышев.

– На вас не написано.

– Будет написано! – загудел Волчак. – Вот краску завтра привезешь – лично привезешь! – и напишем.

– Это мы будем решать, чего вы напишете, – сказал Буркин. – Я по начальству доложил, пускай они решают.

– Слушай! – гудел Волчак. – Чего ты такой недоверчивый? Что ты прямо как несоветский? Ты Волчака не знаешь?

– Кого мне положено знать, того знаю, – уклонился от прямого ответа начальник заставы. – На тебя мне ориентировку не присылали.

– А ты только тех знаешь, на кого ориентировка?

– Почему, – ответил Буркин, нехорошо усмехнувшись. – Сталина знаю, маму знаю, папу знаю. Тебя среди них не числится.

– Слушай, пограничник, – решил всерьез поддеть его Волчак. – Ты газеты читаешь?

– Нам положено, – отрубил пограничник.

– Героев знаешь? Я героический летчик Волчак, тебе мало про меня в газетах писали? Конструктор Антонов в «Правде» писал, что я думающий летчик, лучший друг изобретателя. Я самые новейшие разработки облетываю, перечислять, извини, не имею права, но можешь мне поверить. Ты мою личность видел?

– Я разные личности видел, – кивнул Буркин. – А потом они знаешь кто оказались? Ты сам-то читаешь? Вот.

И на это Волчаку нечего было возразить, потому что с тридцать пятого года многие личности оказались совсем не теми, и была серьезная вероятность, что этот процесс срывания масок далеко не кончился.

– У нас тут было, – развивал успех Буркин, – что отличники, вообще не подкопаешься, к японцам бежали. Сейчас момент ты знаешь какой? Враждебное окружение, слыхал?

Волчак не был готов к тому, что ему, герою, который вот так же сидел со Сталиным, будут на местах, на каком-то глухом острове, среди циклона рассказывать про враждебное окружение. Пока они там сидят на своих вершинах, вот, значит, что делается в глубинах. И самое обидное, Волчак заметил, что старой женщине Фетинье – он и на родной Волге не слыхал таких имен – пограничник Буркин был ближе, понятнее, а на Волчака и его экипаж она смотрела без особенной приветливости. Они были чужие, а с Буркиным ей было еще жить и жить. И в случае какой нужды она в лодке плавала к Буркину, а не к Сталину в Кремль.

– Вот это, – сказал Волчак, отчаявшись Буркина растопить и надеясь потрясти, – профессор академии Жуковского товарищ Чернышев, воевал, между прочим, у Чапаева. А это товарищ Дубаков, член экипажа Гриневицкого.

– Чапаева вашего еще тоже надо поскрести, – сказал Буркин без особой доброжелательности. – Пропал без вести при обстоятельствах… Еще надо уточнить обстоятельства. В картине мы видим вольную фантазию, доказательств не представлено.

– Всех тебе надо поскрести! – воскликнул Волчак и решил Буркину больше не наливать – не то что опасался нового пароксизма подозрительности, но ему вдруг жалко стало коньяка. – И Гриневицкого поскрести?

– И Гриневицкого, – сумрачно кивнул Буркин. – Сказал полетит, не полетел. Почему? Я японского шпиона брал, – добавил он без всякой связи.

– И чего?

– И взял.

С этим человеком бессмысленно было спорить.

– Ну вот я, – сказал Волчак и ткнул себя пальцем в грудь. – Я зачем сюда прилетел? Про что тут у тебя шпионить?

– Этого я знать не могу, – обиделся Буркин. – Это не моя забота знать. Моя забота тебя выловить, потому что территория режимная, объект специальный. Граница. Может, ты в Японию собрался бежать, а может, встречаешь тут своего брата диверсанта, засланного к нам. Ты сам подозрительный, и люди с тобой подозрительные. Ты был вооруженный, я тебя разоружил. Я передам тебя по инстанции, тогда буду смотреть, кто ты есть.

Волчак сильно устал, коньяк ударил ему в голову, и на короткий миг он утратил внутреннее сопротивление. Он стал примерять на себя логику Буркина и не нашел в ней противоречий. Он с товарищами действительно запорол сталинское задание, сел на непонятном острове вблизи Японии вместо понятного советского города, всех взбаламутил, чудом спасся и сломал колесо. Все выглядело очень подозрительно. Позавчера и в Москве он был герой и надежда, а сегодня на острове уже неизвестно кто. Спасло его то, что в этот момент распахнулась дверь и из дождя возник новый погранец, только что прибывший на катере. Он извлек из нагрудного кармана штабную телеграмму и зачитал: «Братский привет и горячие поздравления успешным завершением замечательного полета гордимся мужеством отвагой выдержкой хладнокровием настойчивостью мастерством вышли ходатайством присвоения вам звания Героев Советского Союза выдаче денежной премии размере тридцати тысяч рублей командиру двадцати тысяч летчику и штурману крепко жмем руки Сталин Молотов Орджоникидзе Ворошилов Жданов».