Обычно полиция при проникновении в здание любит производить шум. Потому что всегда хорошо, чтобы потенциальные преступники успели как следует подумать, стоит ли в данный момент совершать глупости, если только не имеешь дело с психически неуравновешенными. Мы же двигались очень тихо, в первую очередь для того, чтобы я мог во время спуска по лестнице почувствовать или услышать какой-нибудь вестигий. Я попытался объяснить Стефанопулос, что это такое, но она, по-моему, не поняла. Хотя в общем не возражала против того, чтоб я пошел первым.

Сперва я увидел основание шкафа. В луче моего фонаря заблестело красное дерево, сверкнули медные ручки. По мере того как я спускался, весь шкаф постепенно выступал из тьмы. Передняя и задняя зеркальные стенки давали двойное отражение, и я сообразил, что передо мной гадальный автомат и стоит он аккурат посреди входа в зал клуба. Посветив фонарем вокруг, я заметил стулья, поднятые на столы, чуть подальше угадывалась барная стойка, а еще дальше — едва заметные темные прямоугольники дверей.

Вестигий вломился в мое сознание в виде яркой вспышки солнечного света, запаха сигаретного дыма, бензина, дорогого одеколона, новой кожаной обивки салона автомобиля. В ушах зазвучала «I can't get no satisfaction» группы «Роллинг Стоунз». Поспешно сделав пару шагов назад, я осветил фонарем внутренность гадального автомата.

Вопреки обыкновению, в нем не стоял бюст «предсказателя». Вместо бюста была голова — она венчала собой прозрачный стеклянный цилиндр, стянутый для надежности медными обручами. Из обрубка шеи тянулись две надувные камеры, неприятно напоминающие легкие. На голове был, как и полагается, тюрбан, однако приличествующая борода лопатой и тонкие усики отсутствовали. Кожа была как восковая, и все вместе выглядело до ужаса настоящим — ибо таковым и являлось.

— Ларри-Жаворонок, надо полагать, — констатировал я.

Стефанопулос подошла ближе.

— О боже, — выдохнула она. Потом достала из кармана фотопортрет — фас и профиль, память о криминальной карьере Ларри-Жаворонка, — и сличила его с оригиналом.

— При жизни он выглядел лучше, — заметил я.

Я почувствовал, что сейчас что-то будет, — это до странности напоминало мои ощущения на занятиях, когда Найтингейл показывал заклинание или форму. Точно так же что-то заметалось на самом краю сознания. Но… нет, все же немного иначе. Оно щелкало и стучало, как шестеренки в часовом механизме.

И вдруг как будто настоящий часовой механизм пришел в движение: это со свистом наполнились воздухом камеры под головой Ларри, подняв в воздух облачко пыли. Рот открылся, показались неестественно белые зубы. Мышцы на горле напряглись, и голова заговорила:

— Приглашаем всех и каждого в сад неземных наслаждений! Здесь усталый пилигрим может сбросить пыльный плащ пуританских запретов, ослабить тесный корсет буржуазной морали и сполна вкусить все удовольствия, какие только может подарить жизнь.

Рот так и остался открытым, когда скрытый механизм снова защелкал и засвистел, наполняя камеры новой порцией воздуха.

— Ради Христа, умоляю, убейте меня! — взмолился Ларри. — Пожалуйста, убейте!

Сержант Стефанопулос ухватила меня за плечо и потянула назад, к лестнице.

— Звоните своему шефу, — велела она.

Камеры под головой Ларри наполнились воздухом в третий раз — однако мы так и не узнали, собирался ли он молить о смерти или хотел напомнить, что здесь можно купить изысканные яства. Как только мы отступили и оказались больше чем в ярде от автомата, губы Ларри сомкнулись, и воздух с неприятным свистом вышел из камер.

— Питер, звоните шефу, — повторила Стефанопулос.

Я достал свою гарнитуру «Эрвейв», которая, как ни странно, не вышла из строя, и позвонил в «Безумие». Трубку снял сам Найтингейл, и я описал ему ситуацию.

— Уже еду, — сказал он. — Оставайтесь на местах и следите, чтобы ничто не покинуло здание.

Я сказал: «Приказ понял», и он положил трубку.

— Босс, вы в порядке? — раздался голос сверху.

Принадлежал он девушке в хиджабе, той самой ниндзя-шахидке.

— Я пойду посмотрю, что там наверху, — сказала Стефанопулос, — вы тут справитесь?

— Да, — кивнул я, — буду в лучшем виде, лучше даже, чем Ларри.

— Вот и хорошо, — сказала Сержант и, похлопав меня по плечу, стала подниматься по лестнице.

— Постарайтесь достать еще фонарей! — крикнул я ей вслед.

— Как только, так сразу! — донеслось сверху.

Слегка наклонив фонарь, я направил его на автомат. Узкая, но придающая некую уверенность полоска света выхватила из темноты низ деревянного корпуса. Лицо Ларри, слава богу, в нее не попадало. В темноте за автоматом что-то блеснуло, я посветил туда и увидел ряд бутылок на полке за барной стойкой. Потом мне послышалось дыхание, и я резко обернулся — но обе камеры Ларри были пусты и неподвижны.

Найтингейл велел следить, чтобы ничто не покинуло здание. Лучше бы он этого не говорил. Или хотя бы пояснил, что именно может попытаться его покинуть.

Я размышлял о том, сколько времени мертвая плоть может оставаться нетленной при помощи магии. А может, из этой головы сделали нечто вроде чучела и выставили за стеклом как охотничий трофей? Извлекли ли из нее мозг? И если нет, каким образом он снабжается питательными веществами? Доктор Вал ид однажды брал у Найтингейла кровь и образцы клеток для анализа. Но в питательной среде эти клетки потом развивались точно так же, как клетки обычного сорокалетнего мужчины. Когда же я спросил, брал ли он образцы тканей у кого-либо из речных богов, доктор посмеялся и предложил мне как-нибудь попробовать самому это сделать. Никому даже в голову не пришло взять анализ крови у Молли. Теория доктора Валида заключалась вот в чем: то, что воздействовало на возраст тела, воздействовало только на все тело целиком. Клетки, отделенные от тела, утрачивали свойства, которые позволяют организму оставаться молодым.

— Или восстанавливаться с минимумом негативных последствий, или обращать вспять необратимые процессы, — добавил доктор. — Но больше я ничего не знаю — и это очень досадно.

На момент попадания в воду Темзы Эш был почти что мертв. Однако я знал из достаточно надежного источника, что сейчас он преспокойно гуляет по окрестностям Челси и красуется перед горожанками, выехавшими на пикник или на охоту. Что-то восстановило серьезно поврежденные ткани его грудной клетки — и если это случилось с ним, почему не допустить, что то же самое может произойти и с лицом Лесли?

Возможно, Лесли права и то, что магия разрушила, она же может и восстановить?

Из темного угла за автоматом с головой Ларри послышался какой-то звук — негромкий скрежет по полу. Вряд ли его производили крысы: он повторялся со слишком регулярными интервалами. Я посветил в тот угол фонарем — но его луч выхватил из темноты только ножки стола. Глаза Ларри блеснули в искусственном свете. На стеклянные они отнюдь не походили.