LXXXVIII

И после того как компания снова изрядно посмеялась над рассказом, мессер Бернардо продолжил:

– Есть еще очень приятный способ розыгрыша (он же и удобная возможность для шутки), когда притворяешься уверенным, что человек хочет сделать то, чего в действительности делать не собирается. Подобно тому как случилось со мной в Лионе, на мосту. Однажды вечером после ужина мы шли вместе с Чезаре Беккаделло{332}, шутили, а потом принялись хватать друг друга за руки, как будто собираемся бороться, потому что нам показалось, что на мосту никого нет. В это время подошли два француза, которые, видя нашу борьбу, спросили, что происходит, и стали разнимать нас, думая, что между нами все всерьез. Тогда я говорю: «Помогите мне, господа, ибо этот дворянин, бедняга, при некоторых фазах луны теряет рассудок и как раз сейчас пытается броситься с моста в реку». Эти двое сейчас же кидаются к Чезаре и, вместе со мной схватив его, крепко держат. Он, говоря мне, что я одурел, с силой вырывается у них из рук, но они только крепче держат его. Прохожие, видя всю эту свалку, гурьбой бегут к нам, и чем больше мой Чезаре отбивается руками и ногами, входя уже в бешенство, тем больше собирается народ. Видя, с какой силой он сопротивляется, все твердо убеждаются в том, что он хочет прыгнуть в реку, и только более рьяно стискивают его. Наконец, целая толпа народу тащит его волоком до харчевни, всего расхристанного и без берета, белого от ярости и стыда, ибо, что бы он ни говорил, ничего ему не помогает; французы его не понимают, а я, провожая его до харчевни, только и могу горевать о злосчастном приключении с беднягой, который вот так запросто попал в сумасшедшие.

LXXXIX

Но, как уже было сказано, о розыгрышах можно говорить долго. Довольно дать общее правило: ситуации, из которых они возникают, – те же, что и для шуток. Примеры их бесчисленны, мы наблюдаем их ежедневно.

Можно найти среди прочего много забавных розыгрышей в новеллах Боккаччо: те, что устраивали Бруно и Буффальмакко своему приятелю Каландрино и маэстро Симоне{333}, а также много подстроенных женщинами, которые бывают поистине хитроумны и изобретательны на это дело{334}. Да и мужчин, искусных в нем, я немало знавал в свое время.

Был, например, в Падуе школяр-сицилиец по имени Понцио{335}. Однажды, увидав поселянина с парой крупных каплунов, он прикинулся, будто хочет их купить, сторговался и предложил пойти вместе до его дома, пообещав, что не только отдаст деньги, но и угостит. Так он довел его до места, где была церковь и стоявшая отдельно колокольня, которую можно было обойти кругом, и одной из своих сторон она выходила на маленькую улочку. Здесь Понцио, заранее обдумавший все, что собирался сделать, сказал поселянину: «Я поспорил на этих каплунов с одним приятелем, который говорит, что вот эта колокольня в окружности имеет целых сорок пьеди{336}, а я говорю, что нет. Прямо сейчас, перед тем как встретить тебя, я купил эту бечевку, чтобы измерить. Прежде чем идти ко мне домой, давай узнаем, кто выиграл». С этими словами он вынул из рукава бечевку, протянул один конец крестьянину и, сказав: «Дай-ка сюда», взял каплунов, держа другой конец бечевки. И, велев поселянину не сходить с места, сам, как будто для обмера, пошел вокруг колокольни, протянув за собой бечевку до стены, где начиналась та улочка. Там он забил между кирпичей в стену гвоздь, привязал к нему конец бечевки, а сам тихонько улизнул по улочке вместе с каплунами. Поселянин порядочно времени простоял на месте, ожидая, когда он кончит мерить, потом крикнул: «Эй, да скоро вы там?» – потом еще и еще раз. Наконец, поскольку ответа не было, он пошел посмотреть – и обнаружил, что бечевку держит не Понцио, а гвоздь, забитый в стене, – единственная плата за его птиц. Понцио устраивал бесчисленные розыгрыши такого рода.

Розыгрышами в подобном вкусе забавляли и многие другие, прежде Гонелла и Мельоло{337}, а теперь наш фра Мариано{338}, присутствующий здесь фра Серафино и другие известные вам. В самом деле, такой способ приемлем лишь для тех, кто этим занимается по должности; но розыгрыши придворного, я полагаю, должны быть несколько подальше от непристойности. Пусть розыгрыш не превращается в мошенничество, как у многих дурных людей, которые бродят по свету и творят всякие плутни, чтобы разжиться деньгами, измышляя то одно, то другое, и пусть не будет слишком жестоким. И, как и во всех других вещах, здесь непременно нужно соблюдать уважение и почтительность к женщинам, особенно избегая затрагивать их честь.

XC

– Вы определенно пристрастны к женщинам, мессер Бернардо, – вмешался синьор Гаспаро. – И почему это, спрашивается, мужчины должны оказывать большее уважение женщинам, чем женщины мужчинам? Разве нам не так же должна быть дорога наша честь, как им – их? По-вашему, стало быть, пусть женщины язвят мужчин словами и насмешками, когда им угодно, безо всякого удержу, а мужчины пусть помалкивают, да еще в придачу и благодарят их?

– Я совсем не за то, чтобы женщины в шутках и розыгрышах нарушали те правила, о которых мы уже говорили, – ответил мессер Бернардо. – Я говорю о том, что они могут с большей свободой поддевать мужчин в том, что касается нецеломудрия, чем мужчины – поддевать их. Это мы сами установили такой порядок, что для нас распутство – не порок, не недостаток, не что-либо гнусное, зато для женщин – столь крайнее бесчестье и позор, что любая, о которой однажды прошла дурная молва, хоть ложная, хоть правдивая, остается опороченной навсегда. И поскольку, затрагивая честь женщины, мы рискуем нанести ей тяжкое оскорбление, я и говорю, что вышучивать их надо в другом, а в этом – воздерживаться. Ибо шутка или розыгрыш, уязвляющие слишком больно, как уже было сказано, выходят за пределы позволительного для благородного человека.