XCI

Здесь, воспользовавшись тем, что мессер Бернардо примолк, в разговор вступил синьор Оттавиано Фрегозо.

– Синьор Гаспаро мог бы ответить вам, – сказал он с улыбкой, – что этот закон, который, как вы считаете, мы, мужчины, сами завели, возможно, не так бессмыслен, как вам кажется. Ибо поскольку женщины, создания весьма несовершенные сравнительно с мужчинами, имеют весьма мало или даже совсем не имеют достоинства и не способны ни на какой доблестный поступок, то нужно было обуздать их стыдом и страхом бесчестья, чтобы как бы насильно привить им какое-то добрые качества. Необходимым для них более всего другого, ради уверенности в отцовстве, сочли воздержание, поэтому понадобилось всеми возможными ухищрениями и способами сделать их воздержными, как бы уступив им быть малоодаренными во всем прочем и всегда делать противное тому, что должно. И коль уж все другие грехи им разрешено совершать, не навлекая на себя порицания, если мы будем вышучивать все недостатки, женщинам разрешенные и, следовательно, не выходящие для них за рамки приличного, так что об исправлении их они не заботятся, – нас это вовсе не рассмешит. Ведь вы же сами говорили, что смех вызывает то, что за эти рамки выходит.

XCII

– Вы такого мнения о женщинах, синьор Оттавиано, – сказала синьора герцогиня, – и после этого огорчаетесь, что они вас не любят?

– Я этим не огорчен, – ответил синьор Оттавиано. – Напротив, благодарю их за это, потому что тем самым они не обязывают меня любить их. И высказываю сейчас не свое мнение, но говорю, что синьор Гаспаро мог бы привести и такие доводы.

Мессер Бернардо сказал:

– Да, поистине большой было бы победой женщин, сумей они примирить с собой столь великих врагов, как вы и синьор Гаспаро.

– Я им не враг, – запальчиво отозвался синьор Гаспаро. – Это вы враг мужчин. Ибо, если хотите, чтобы женщин не задевали по поводу их так называемой чести, вам стоит установить для них еще один закон: чтобы они не поддевали мужчин в том, что для нас так же постыдно, как для них, – неудержание похоти. Неужели ответ Алонсо Карильо, данный им синьоре Боадилья, – будто он надеялся остаться живым, если она возьмет его в мужья, – менее приличен, чем ее утверждение, будто все его знакомые думали, что король его повесит? И почему Риччардо Минутоли было менее позволительно обвести вокруг пальца жену Филиппелло{339} и устроить, чтобы она пришла к нему в ту баню, чем для Беатриче – поднять с постели своего мужа Эгано и подстроить, чтобы Аникино отдубасил его, а перед этим вдоволь натешился с ней?{340} Или чем для той, которая привязала нитку к большому пальцу ноги, а потом уверила мужа, что это была не она?{341} Раз уж вы говорите, что эти розыгрыши из книги Боккаччо, устроенные женщинами, так изобретательны и хороши.

XCIII

– Господа! – воскликнул со смехом мессер Бернардо. – Мне было поручено говорить только о шутках, и я не собираюсь выходить за эти границы. Кажется, я уже сказал, почему именно не считаю приличным поддевать женщин в вопросах чести – как словами, так и действиями. При этом, если не ошибаюсь, я и для женщин определил правилом не жалить мужчин в их чувствительные места.

Теперь что касается приведенных вами, синьор Гаспаро, розыгрышей и слов. Да, то, что ответил Алонсо синьоре Боадилья, мне, можно сказать, нравится, хоть в некоторой степени задевает и честь. Потому что намек здесь сделан как бы издалека и так непрозрачен, что можно понять сказанное в простом смысле, и Алонсо мог вполне притвориться, будто сказал все это не с порочащей целью. Зато другое его высказывание представляется мне весьма неприличным. Однажды, когда королева проходила перед домом той же синьоры Боадилья, Алонсо увидел, что на воротах углем намалеваны непристойные животные, которых в столь разнообразных формах рисуют на стенах харчевен{342}, и, подойдя поближе к графине де Кастаньета, тихо сказал ей: «Посмотрите, синьора: это головы зверей, которых синьора Боадилья каждый день убивает на охоте». Сами видите: пусть это и искусная метафора, удачно заимствованная у охотников, которые ради похвальбы вешают у себя на воротах головы убитых ими зверей, но она неприлична и постыдна. Да и высказана была не в ответ; ведь сказать в ответ куда порядочнее: выглядит так, что человека спровоцировали, и он вынужден быстро что-то придумать.

Но, если вернуться к вопросу о женских розыгрышах, я говорю не то, что обманывать мужей доброе дело, но только то, что многие уловки женщин, описанные у Джованни Боккаччо, смешны и изобретательны, особенно те самые, которые вы упомянули. Но, на мой взгляд, розыгрыш Риччардо Минутоли переходит все границы и более жесток, чем розыгрыш Беатриче, потому что Риччардо намного больше отнял у жены Филиппелло, чем Беатриче у своего мужа Эгано. Ведь Риччардо с помощью обмана устроил так, что она сделала то, чего не хотела, а Беатриче обманула своего мужа, чтобы сделать то, что eй нравилось.

XCIV

– Но Беатриче нельзя извинить ничем, кроме любви, – сказал синьор Гаспаро. – А это следует допустить в равной мере как для женщин, так и для мужчин.

– В самом деле, любовная страсть является большим извинением в любом проступке, – ответил мессер Бернардо. – Тем не менее, что касается меня, я думаю, благородный человек, достойный своего звания, должен и в этом, как во всем остальном, быть искренним и правдивым. И если даже вероломство по отношению к врагу справедливо считается низким и весьма отвратительным, подумайте, насколько более тяжким грехом должно считаться оно по отношению к тому, кого ты любишь. И полагаю, что всякий благородный влюбленный переносит столько трудов, столько бессонных ночей, подвергает себя стольким опасностям, проливает столько слез, использует все способы и возможности угодить любимой женщине, главным образом не с целью овладеть ее телом, но овладеть твердыней души, раздробить крепчайшие алмазы, растопить льды, подчас таящиеся в нежной женской груди. Вот что я считаю истинной и несомненной целью, к которой стремится благородное сердце. И будь влюблен я сам, я предпочел бы просто знать, что та, которой я служу, взаимно любит меня сердцем и дарит мне душу, вовсе не имея с ее стороны никакого другого удовлетворения моему чувству, нежели насладиться ею и овладеть ею всей против ее воли; ибо в последнем случае мне бы казалось, что я владею лишь мертвым телом. Поэтому стремящиеся насытить свои вожделения посредством таких розыгрышей, которые лучше назвать не розыгрышами, а вероломством, во-первых, наносят оскорбление, а во-вторых, овладевая телом против воли, не достигают того удовлетворения, какого следует желать в любви. То же самое скажу и о других, использующих в любви чары, приворот, а иногда силу, снотворные средства и тому подобное. И да будет вам известно, что и подарки сильно уменьшают наслаждение от любви, так как мужчина может оставаться в подозрении, что женщина его не любит, а лишь делает вид, будто любит, желая извлечь из этого выгоду. Так что нужно весьма дорожить любовью женщины, если она знатна, ибо ее чувство не может происходить из иного источника, как только из подлинной и несомненной любви; знатная госпожа никогда не выкажет свою любовь к тому, кто ниже ее по положению, если не любит его от всего сердца.