Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером, когда я была у себя, читая книгу, во входную дверь позвонили, и через минуту отец попросил меня подойти.
– Я ничего не понимаю, – сказал он, указывая на громоздкий ящик, стоявший в передней. – Посыльные сказали, что все оплачено и что это подарок для Анастасии Ланиной. Но…
Развязав бечевку и развернув бумагу, я увидела перед собой тот самый кукольный домик, которым я любовалась в витрине всего несколько часов назад.
– Ну и что ты собираешься сделать, скажи на милость? – спросил отец на следующее утро.
Мы завтракали в столовой, он читал утреннюю газету, изредка выдавая вслух замечания к прочитанному. Насытившаяся Ружка лежала в углу, положив голову на лапы.
– Как что? – ответила я. – Поеду в гостиницу и устрою скандал.
Отец выглянул из-за газеты, хмыкнул и снова спрятался.
– Ты не умеешь устраивать скандалы, – примирительно заметил он.
– Хороший повод поучиться.
– Потому что он подарил тебе кукольный домик? С дурными намерениями такие подарки не делают.
– Папа, это домик из витрины! Мне даже неловко представить, сколько Артур за него заплатил…
– Угум, – хмыкнула газета, – он уже просто Артур…
– Папа!
– Сколько ему лет, кстати?
– Ему? Двадцать один, насколько помню. А что?
– Как и тебе, – подытожил отец, складывая газету. – Два ребенка собираются поссориться из-за кукольного домика. Как хочешь, но, по-моему, это глупо.
– Я не ребенок! – возмутилась я. – Между прочим, я автор! Мою книгу перевели на немецкий…
– Ты будущий граф Толстой. Ешь гренки, не то остынут. Кстати, не скажешь, что за любопытная мышь копалась в моем столе?
Вилка, которую я держала, замерла в воздухе.
– Это не мышь… Это я.
– Зачем?
Я насупилась.
– Ты говорил, что у тебя есть револьвер. Я его забрала и спрятала.
– Ну и кто в этом доме должен устраивать скандал? – уронил отец в пространство.
– Я спала в своей комнате, когда Кристиана убивали, – проговорила я, волнуясь. – Я больше не хочу чувствовать себя, как… – Рука у меня задрожала, вилка со звоном упала на тарелку. – Как соучастница.
– Ты вовсе не соучастница, – сказал отец. – Перестань.
– Но я ничего не сделала, чтобы его спасти!
– Ты ничего не могла сделать. Это разные вещи.
Дальше мы завтракали в молчании, думая каждый о своем.
– Я все-таки скажу Артуру, что его подарок не вполне уместен, – наконец проговорила я.
– Вот, – кивнул отец. – Вежливо, спокойно и не теряя достоинства. Хотя, наверное, ты опоздала, и он уже вернулся в Митаву.
– Он же сам сказал, что сбежал оттуда, – напомнила я.
– Если ты описала его правильно, – усмехнулся отец, – у таких людей бунт долго не длится. Он вернется под материнское крыло, немного пошебуршится, чтобы показать, какой он самостоятельный, и в конце концов женится на Беттине.
Однако Артур никуда не уехал. Горничная в гостинице «Петербургская» сказала мне, что он находится у себя и не выходит, потому что, кажется, заболел.
– Боже мой, – встревожилась я, – чем же он мог заболеть?
Артур с несчастным видом лежал в постели, и по лихорадочному блеску его глаз я поняла, что он действительно нездоров. Он витиевато извинился и пригласил меня сесть.
– Вы уже вызвали доктора? – спросила я.
– Нет, не стоит. У меня слабое горло, – объяснил он, – я вчера просто переел мороженого.
Тут я, признаться, рассердилась.
– Послушайте, но если вы знаете, что у вас слабое горло… зачем же вы тогда съели три порции мороженого?
– Как я мог удержаться? – обиженно пропыхтел мой собеседник. – Оно было такое вкусное…
Нет, он все-таки был еще ребенком, мой отец угадал правильно. К стыду моему, я не смогла удержаться от смеха.
– Мне ужасно нравится, когда вы смеетесь, – заметил Артур. – У меня даже горло почти перестало болеть.
Я постаралась напустить на себя строгий вид.
– Знаете что, давайте лучше вызовем врача…
– Он не скажет мне ничего нового, – ответил Артур с отвращением. – Напугает возможным воспалением легких, чтобы содрать побольше, пропишет какую-нибудь гадость и укатит восвояси. Терпеть не могу докторов!
– Скажите, а ваша мать знает, где вы?
– Нет. Надеюсь, что нет, – поправился Артур. – У нее просто дар вызнавать все, что ей нужно…
– Но ведь, наверное, она беспокоится? – Я почувствовала тревогу, представив себе, каково было графине узнать, что второй сын исчез, после того как исчезновение первого завершилось столь ужасной трагедией.
– Ах, перестаньте, ради бога! – простонал мой собеседник, натягивая одеяло повыше. – Она беспокоится только из-за себя и из-за… словом, неважно. Так или иначе, я рад, что ее здесь нет.
– Госпожа графиня Рейтерн просит вас принять ее, – объявила горничная, распахивая дверь.
Артур замер, а я в изумлении повернулась. Однако графиня появилась не одна: следом за ней шла чинная немецкая барышня с хорошеньким малоподвижным лицом и гладко зачесанными волосами. «Уж не Беттина ли это?» – подумала я, вспомнив описание Артура.
Увидев меня, графиня не то чтобы вздрогнула, но ощутимо переменилась в лице, и я поняла, что мое присутствие ей неприятно. Однако она тотчас овладела собой и с любезной улыбкой подошла ко мне.
– Фрейлейн Ланина… Рада вас видеть. Кажется, вы еще незнакомы: Елизавета фон Рутенберг.
Я пожала вялую руку спутницы графини, но по глазам Беттины я сразу же поняла, какое представление она обо мне составила. Так смотрят только на соперницу или на ту, которую считают своей соперницей, – любая женщина безошибочно почувствует, что ее записали во враги, и я поняла это еще до того, как она заговорила.
– Ах, до чего же досадно, что вы простыли, – сказала графиня сыну, качая головой. Судя по всему, ей уже сообщили о том, что он заболел. – Надеюсь, в этом городе найдется приличный доктор… И зачем вам обязательно надо было уезжать без нас? Поехали бы все вместе, как собирались.
Я никогда прежде не замечала, что графиня Рейтерн способна лгать с такой легкостью. Непринужденно, ненавязчиво она пыталась мне внушить, что она и Беттина должны были ехать в Либаву с Артуром, но я-то отлично помнила его вчерашнее признание о том, что он сбежал.
– Я надеялся, вам интереснее будет в Митаве без меня, – холодно промолвил Артур. – Кажется, я ошибся.
– Все-таки я вызову доктора, – произнесла графиня, пристально глядя на него. – Идемте, Беттина. Когда Артур болеет, он становится положительно невыносим.