— Выпьешь?

— Думаю, да. Она открутила крышку и сделала большой глоток.

— Природа красна от клыков и когтей, — весело повторил он и глотнул сам.

Одна форель сорвалась у Гарольда в следующей заводи, а в еще одной он отпустил назад мелочь. К этому времени Мэгги уже успокоилась и, под воздействием виски, снова стала интересоваться тем, что делал Гарольд.

— Можно мне забросить?

— Я же тебе сказал: завтра.

— Ой, брось. Не будь таким строгим.

— Хорошо, — сказал Гарольд. — Давай, пробуй. — Он передал Мэгги удилище.

— Я внимательно за тобой следила.

— Угу. А что, если ты действительно поймаешь рыбу?

— Я, хм… я с ней справлюсь.

Гарольд показал на порог впереди и сказал:

— Дерзай, дружище. — А сам осторожно зашел с левой стороны Мэгги, чтобы она не задела его, забрасывая удочку.

— Боже, это удилище — легкое как перо, — заметила она.

— Ты держишь изделие из графита стоимостью в тысячу долларов.

— Ну да?!

— Если ты его сломаешь, то придется покупать новое.

Она посмотрела на него озабоченно.

— Шучу. Его практически нельзя сломать.

Мэгги приготовилась повторить все движения Гарольда. Удилище в ее руках вело себя совершенно по-другому, хотя все, что делал Гарольд, казалось таким простым. Но она немедленно зацепила леску за ветку ивы, свесившуюся в каких-нибудь шести метрах от нее.

— Вот это да! — сказала она.

— Не так просто, как казалось, да?

— Да, ты был прав. Довольно трудно.

— Нужна практика.

Она застенчиво вернула удочку Гарольду. Ему пришлось оторвать поводок и переделать весь крепеж: кольцо, узел и прочее. Это заняло не менее десяти минут. Все это время Мэгги сидела на камне, словно речная нимфа, наказанная богом реки. Забросив удочку дважды в сторону порога, прямо через притопленное бревно, Гарольд поймал рыбу длиной тридцать пять сантиметров. Теперь улова было достаточно, чтобы приготовить ужин.

Они накрыли стол на веранде, выходившей на реку. На гарнир к двум форелям Мэгги поджарила несколько зеленых помидоров, потушив их затем в оливковом масле с кусочками прошутто. Салат из ароматного красного перца с шинкованной капустой дополнил картину. К тому моменту, когда она вынесла тарелки на веранду, от богатого событиями дня осталось лишь несколько слабо освещенных бледно-лиловых облаков, видневшихся над верхушками деревьев. Река погрузилась в теплую темноту. Зеленые огоньки светлячков весело мигали над зарослями папоротника. Гарольд зажег керосиновую лампу и поставил ее на стол, открыл бутылку «Пуйи-Фуиссе» и наполнил бокалы. Они так проголодались, что ели молча, в простом животном самосозерцании в течение нескольких минут.

— Извини, если там я был с тобой резок, — спустя какое-то время сказал Гарольд, намазывая масло на квадратный кусок кукурузного хлеба. Он водил ножом по хлебу так, будто хотел подчинить его себе. — Меня просто посетил дух мужественности вблизи леса и воды.

— Да, ты был прав, — признала Мэгги. — Ведь сколько раз я клала рыбу на горячую сковороду, не задумываясь даже, что кому-то пришлось отнять ее жизнь! Нужно всегда быть более… ответственной! Ох, я так довольна, что приехала сюда, дорогой ты мой.

Это «дорогой ты мой» заставило Гарольда прищуриться.

— Я ценю каждый день, проведенный здесь, — сказал он, — поскольку знаю, как мало их осталось.

Она подняла вилку с куском рыбы и не поднесла ее ко рту. Вместо рыбы ей пришлось проглотить его фразу.

— Но лето ведь только началось, — сказала она.

— Та, в белом саване, не пользуется календарем.

— Кто?

— Старуха с косой, — ответил Гарольд. — Смерть.

— Извини, — сказала Мэгги, кладя вилку. — Я что-то не пойму. Ты сказал «смерть»?

— Да, сказал.

— Зачем так мрачно?

— А разве не смерть заставляет по-настоящему ценить жизнь?

— Наверное, да.

— Те светлячки, что мы видели у реки, живут взрослой жизнью одну лишь ночь. И эту короткую ночь они тратят на поиски пары. Они даже не едят…

— Это — действительно тоска, — перебила его Мэгги, еще не прожевав салат.

— На самом деле у них даже нет органов пищеварения. Это просто маленькие летающие секс-роботы. На рассвете, выполнив свою задачу по воспроизводству, они падают в изнеможении на поверхность воды, раскинув крылья, как ангелочки. А потом форель жадно уничтожает последние следы их существования.

— Это звучит так… романтично.

— Представь, что вся твоя жизнь сжата до размеров одной ночи! Насколько она была бы насыщена!

— По мне, так лучше пускай так тянется. Хотя бы ради смены времен года.

— И все же, Мэгги, нужно понимать, что мы не можем жить вечно.

— Прекрати говорить об этом. Только вот здесь и только сейчас так много можно всего сделать. Например, приятно поужинать. — Она опять взяла вилку и подцепила кусочек жареного помидора.

— Иногда нет другого выбора.

— У тебя определенно есть выбор.

— Порой диагноз меняет все это, — сказал Гарольд, допив вино большим глотком и налив себе еще.

— Ты сегодня такой загадочный, — сказала она, тоже допивая свое вино, но так, будто концентрировалась, чтобы принять какой-то удар. — Какой диагноз?

Гарольд сначала налил в свой бокал, и только потом ответил:

— Рак.

— Рак? — спросила Мэгги. — У кого? У тебя?

В ответ Гарольд не произнес ни слова, но только кивнул, будто ему вручили премию, а он демонстрировал крайнюю скромность.

— Постой, — сказала Мэгги. — Ты сказал, что у тебя рак?

Гарольд кивнул.

— Какого органа?

Взгляд его стал стеклянным, словно его отвлекла какая-то шальная мысль. После чего он сфокусировался на ней.

— Поджелудочной железы, — сказал он.

— О боже, — сказала Мэгги, отодвигая от себя тарелку. — Ты не выглядишь… больным.

— Этот маленький вредитель действует исподтишка, — грустно сказал Гарольд.

— И давно… это у тебя?

— В прошлом месяце на обычном осмотре был плохой анализ крови. Меня послали к онкологу — какое ужасное слово, не так ли? Онколог. От него просто исходит страх и страдание. Да уж. Так или иначе, он сказал мне об этом прямо. Честно говоря, мне не понятно, как можно заниматься этим десять, двадцать раз на дню и не спиться.