из души и исчез страх, до этого поселившийся в груди чёрной ядовитой змеёй.

И такое ощущение, словно тяжёлые грозовые тучи прорезал светлый золотистый лучик солнца, упал на лесную опушку и озарил сиянием тысяч капель молодую зелёную травку.

— Здравствуй, Риаган, — прошептала, невольно замерев.

Секунда…

Вторая…

Тихий, полный облегчения выдох.

— Как ты, жизнь моя? — спросил заботливо, а в голосе сплошная смертельная усталость и море тоскливого отчаяния.

Припомнила свой весёлый день, окончательное разочарование в Родимире и её ученицах, испорченные вещи, промокшую меня, попытку ментального вторжения… И всё это даже не за день — до обеда управились.

Плохо я. Так плохо, что ощущаю себя одинокой и всеми покинутой, никому не нужной, маленькой и беззащитной.

— Всё хорошо, — заверила со слабой улыбкой, не желая расстраивать его своими проблемами.

Почти не соврала. Прямо сейчас мне действительно было очень хорошо, а обо всём, что было и будет дальше, я попозже подумаю.

— А как ты? — не могла не спросить, и снова невольно затихарилась, ожидая его слов.

Риаган помолчал и… соврал в ответ:

— Тоже хорошо, Есенька, — а дальше уже чистая правда. — Теперь хорошо. Жаль только, что не могу твоих глаз увидеть.

Нет, хорошо, что не видел, потому что… я плакала. Губы дрожали в улыбке, а по щекам текли горячие слёзы. Ещё немного, и начну рыдать, грудь уже тряслась.

— Знаешь, — не дождавшись моих слов, продолжил некромант с несвойственным для людей его профессии теплом в голосе, — поймал себя на том, что вглядываюсь в воду, а у неё всё время цвет не тот. То бледный, то зеленью отдаёт, а насыщенного тёмно-синего, как цвет твоих глаз, всё не поймать.

Я рассмеялась, тихо, хрипло и не так красиво, как хотелось бы, потому что в какой-то момент смех почти превратился в судорожное рыдание.

— Еся, — в неизвестно как успевшем стать близким и родным голосе столько невыносимой тоски было, что мне стало больно дышать, — моя храбрая ведьмочка, не плачь. Только не плачь. У меня сердце кровью обливается от понимания, что не могу быть рядом, не могу сжать в объятьях, не могу даже взглянуть на тебя… Самого удивляет и озадачивает, но я тебя когда в лесу увидел, подумал: забавная такая, и как только так глубоко в лес забралась? Вся в снегу, белая от холода, с раскрасневшимися носом и щеками, в растрёпанных волосах запутался золотой свет пера Жар-птицы. Смешная такая, маленькая и злая, как котёнок. А потом ты разлепила реснички с налипшими снежинками, и я заглянул в твои глаза и понял, что пропал. Вот прямо там. Для меня весь мир в то мгновение взорвался, сгорел и сузился до твоих глаз. Морозный ночной лес зацвёл летними цветами.

— Это магия леса пробудилась, — вставила тихонечко, старательно вытирая слёзы, которые всё бежали и бежали. — Это лес на тебя так повлиял…

— Это ты на меня так повлияла, — не согласился некромант. — Я летать никогда не боялся, а когда тебя на руки взял и над лесом взлетел, впервые стало страшно. Страшно не удержать. Страшно совершить ошибку, которая приведёт к непоправимым последствиям. Но ты не волновалась, смеялась и шутила, была полностью расслаблена и не боялась.

Наверно, следовало промолчать и позволить ему говорить дальше, но я почему-то сказала:

— Я знала, что ты удержишь.

Не сомневалась даже. Не было ни единого сомнения.

Усмехнулся негромко и тёплым, как летнее солнышко, голосом отозвался:

— Я так и понял. Посмотрел в твои глаза и понял, что ты мне доверилась всецело. Мне. Некроманту, которого только встретила. И вот скажи мне, голова на плечах есть? Ты чем думала, когда непонятно кому позволила себя в небо утащить?!

Начинал мягко и нежно, а под конец раскатами грома загремели укор, негодование и даже злость.

Но мне не было страшно, я, напротив, не сдержала смеха и ещё раз порадовалась тому, что он меня не видит, потому что сейчас на моём лице сверкала широкая и радостная улыбка.

Чего это я? Не маленький ребёнок, в чужом присмотре и нотациях не нуждаюсь, а всё равно приятно. Потому что точно чувствовала — он это не со зла, а от заботы. Заботы… обо мне.

И вот именно от этого на душе стало тепло, светло и очень приятно.

— Смешно? — мрачно вопросил мой некромант.

Мой. Весь мой.

— Приятно, — не стала скрывать, — очень приятно, что ты заботишься и переживаешь обо мне.

Маг помолчал, тяжело вздохнул и сказал спокойнее, но с мягким укором:

— Я просто очень хорошо знаю о человеческой подлости и жестокости, Есь. А ты слишком светлая, слишком добрая, в твоей душе нет места злу, вот ты его во всех остальных и не замечаешь. Отказываешься замечать. Так как же можно за тебя не волноваться?

Я прижалась грудью к коленям, уместила на них подбородок, обняла крепче. С улыбкой посмотрела на воду, представляя, что Риаган сейчас здесь, сидит передо мной, смотрит с мягкой улыбкой.

Я светлая и добрая. Я. Так приятно, очень-очень.

— Это странно, — решила высказаться, имея в виду не его последние слова, а всю ситуацию в целом, то, как быстро вспыхнули наши чувства, словно первая искра симпатии за краткую секунду разгорелась полноценным костром влюблённости.

За секунду. Разве такое бывает?

Каким-то образом догадавшись, о чём я говорю, некромант ответил загадочным:

— Любовь.

— Очень странная, — настояла я, а сама сидела и улыбалась.

— Настоящая, — озвучил своё определение мужчина.

— Внезапная и быстрая, — не уступала, улыбаясь всё шире.

— Искренняя и правильная, — поспорил и тут с улыбкой в каждом слове. — А знаешь, что самое приятное?

Я покачала головой, но он не увидел, конечно, однако как-то догадался и ответил:

— Самое приятное, что ты ничего не отрицаешь, значит, тоже это чувствуешь. Я прав?

В этот раз я промолчала намерено, только улыбаться не перестала.

— Не говори, — так по-доброму рассмеялся Риаган, — я и так всё понял, так что ничего не говори, Есения моя.

И не собиралась, но глаза прикрыла и беззвучно рассмеялась, чувствуя себя самой счастливой во всех мирах. Самой-самой счастливой. От моего счастья, кажется, мог родиться целый новый мир, в котором круглой год цвели бы ароматные сады.

— Лорд Эрхэт! — далёкий приглушённый крик. — Мы готовы, ждём вашей команды!

И молодые зелёные побеги покрылись чёрными смертельными трещинами, засохли с жутким скрежетом и обратились в пыль. Секунда, и прекрасный сад обратился безжизненной чёрной пустошью. Трепетное счастье и радость сменились