– Исповедуйтесь. Исповедуйтесь и покайтесь, мадам. Церковь – добрая и справедливая, она вас любит. Она простит вас. Никто не узнает о моем визите, а вы отмоете свою душу от грязи.

Церковь простит ее, но она попадет в руки светской власти, которая конфискует ее вдовье наследство и отберет дочь и Клемана. Аньес колебалась, сомневаясь, что способна противостоять инквизиторскому суду, и решила выиграть немного времени.

– Брат мой… Мне неизвестны эти гнусные преступления, в которых вы меня обвиняете. Но я полностью доверяю вашей рясе и вашей должности. Позволила ли я ввести себя в заблуждение? Дала ли я доказательство своего преступного простодушия? Как бы то ни было, ее сын Клеман был воспитан в уважении и любви к нашей святой Церкви, и ему не ведомы прискорбные ошибки матери… если таковые, конечно, были.

Никола убрал распятие в передний карман своего сюрко и подошел к Аньес, протягивая руки, с блаженной улыбкой на губах.

Маска. Под бледной кожей таилось изъеденное червями существо с обнаженными мышцами. Разлагающаяся плоть, клочья зеленоватой кожи, слизкая тошнотворная жидкость. Скользкие щеки, ввалившиеся глаза, обнажившиеся зубы. Красноватые панцири, копошащиеся лапы, ненасытные мандибулы, безжалостные клыки рылись в плоти. Запах падали. От пронзительного крика приподнимались грудная клетка, лишенная внутренностей, бока, изъеденные упрямыми челюстями. И вдруг появилась красная от крови морда крысы.

Видение было столь реальным, что Аньес задохнулась. Откуда появились эти невыносимые образы смерти, страданий? Зверь стоял перед ней. Она отступила назад.

Никола резко остановился в двух шагах от Аньес, пытаясь разгадать тайну этого прекрасного женского лица, которое внезапно исказилось. На какое-то мгновение ему показалось, что чуть ранее он уже видел эту сцену, однако не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. От чувства, от которого он, как думал прежде, навсегда избавился, пересохло во рту. Страх, это был страх. Но он прогнал страх и воспользовался возможностью, предоставленной ему странной реакцией Аньес де Суарси:

– Вы боитесь дружеских объятий человека Бога, мадам? Так значит, вы твердо стоите на демоническом пути?

– Нет, – едва слышно выдохнула она.

Этот человек был одним из провозвестников Зла. Он любил Зло. Она была убеждена в этом, сама не зная почему. Но нот уже несколько секунд, прошедших после того ужасного видения, она была не одна. На ее стороне боролась могущественная тень. Несколько теней. Энергия, которую она считала исчезнувшей, вновь охватила ее. Она притворилась, что верит ему, и отважно продолжила:

– Нет… Ваши слова поразили меня. Сивилла обманула меня? Она воспользовалась моей доброжелательностью, моим простодушием? Какая жуткая мысль! А потом, я боюсь, как бы Клеман не узнал невыносимой правды о своей матери. Он будет сражен, – солгала Аньес с легкостью, которой ее наделили дружественные тени.

Эти самые тени толкнули ее к дьявольскому ангелу, заставили ее протянуть вперед руки в знак любви и дружбы и обнять ими за плечи человека, который вызывал у нее тошноту.

Он приехал не для того, чтобы добиться от нее признания. Он требовал ее жизнь, шептали тени Аньес, которая теперь слышала голоса, не похожие на ее собственный голос. Клеманс? Аньес не была в этом уверена.

Когда Аньес разжала объятья, в темных глазах, пристально смотревших на нее, вспыхнула ярость. Борьба будет более ожесточенной, чем предполагал Никола. Если она признает ересь служанки перед инквизиторским судом и при этом будет утверждать, что ее заблуждение было вызвано доброй верой, судьи снизойдут к ней. Она отделается смешным паломничеством, в худшем случае несколькими девятидневными молитвенными обетами. Он мог распрощаться со ста ливрами барона, а также с 300 ливрами, обещанными странным посланцем. Он мог также распрощаться со своим удовольствием.

И вдруг Никола со всей ясностью осознал угрозу, о которой прежде старался не думать: если он потерпит поражение, его жизнь окажется в опасности. Человек в плаще не даст ему пощады, ведь тот обладал властью. И теперь он возненавидел свою будущую жертву, которую до сих пор презирал за ее игры.

Едва Никола ушел, как Аньес упала на колени и стала молиться. Она умоляла голоса вернуться в ее сознание. Но они смолкли, едва инквизитор покинул зал. Лишилась ли она рассудка? Она молилась, как ей казалось, несколько часов. У нее начался своего рода бред. В это мгновение она все отдала бы, лишь бы тени вернулись, чтобы успокоить ее.

– Мой ангел, – тихо рыдала Аньес.

Внутренний вздох, похожий на ласковое прикосновение.

Клеман нашел Аньес, лежавшую на плитах общего зала. На мгновение его охватил ужас. В мозгу Клемана промелькнула мысль, что она умерла, и он бросился к ней. Но Аньес спала. Ребенок погладил тяжелые косы, уложенные вокруг головы, и позвал:

– Мадам?… Пора просыпаться, мадам. Что случилось? Почему…

– Тише… Он пришел. Это Зло отдало меня в его руки. Ты должен немедленно уехать, Клеман.

Она пресекла возражение, готовое, как она чувствовала, слететь с уст Клемана, и твердо сказала:

– Это приказ, и ты обязан подчиниться.

Смягчившись, Аньес продолжила, по-прежнему сидя на полу:

– Сделай это из-за любви ко мне. Началось инквизиторское расследование.

Глаза Клемана расширились от ужаса, и он задрожал:

– Боже мой…

– Замолчи и слушай меня. Произошло нечто из ряда вон выходящее, настолько необычное, что я даже боюсь тебе об этом говорить, поскольку сама пребываю в таком смятении духа, что мне не удается собраться с мыслями.

– Что, мадам, что?

– Присутствие, вернее, несколько присутствий… Это так сложно описать. Уверенность, что меня поддерживает некая благожелательная сила.

– Бог?

– Нет. Кто бы это ни был, они вдохнули в меня уверенность, энергию, которая мне говорит, что я могу оказать сопротивление этому вредоносному существу, инквизитору, некому Никола Флорену. Он… Он воплощение худшего, Клеман… Как бы тебе сказать… Эд – плохой, но этот – проклятый. Ты должен исчезнуть, потому что ты, который был все эти годы моей силой, теперь стал моей самой большой слабостью. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Если этому человеку удастся убедить суеверных безумцев, которых он выберет судьями, что ты инкуб, твой юный возраст не спасет тебя, напротив. Если он обнаружит, что мы скрывали твой истинный пол, будет еще хуже. Они сочтут его логику железной, потому что ты ребенок еретички. А затем они согласятся со всем, во что это чудовище заставит их поверить. Надо, чтобы ты уехал, Клеман. Ради меня.

– А Матильда?

– Я попрошу аббатису Клэре приютить ее на какое-то время.

– Но я могу вам… – попытался убедить Аньес Клеман.

– Клеман, умоляю тебя! Помоги мне: уезжай. Уезжай как можно быстрее.

– Это действительно для того, чтобы помочь вам, мадам? Не хотите ли вы просто защитить меня?