И Маша не удержалась от вопроса, который мучил ее весь день:

– А что вы с ним сделаете, если найдете? Если поймете, кто…

Олейникова помолчала.

– Не знаю, – нехотя выговорила она. – Но наказывать – не в нашей власти. Пойми, мне главное – не узнать, кто Марка убил. А узнать, кто этого не делал. Понимаешь?

И ушла, не дождавшись Машиного ответа.

Успенская осталась в гостиной одна. Стоило Марфе скрыться, как Тявка выбралась из своего угла и беззастенчиво разлеглась на шкуре.

– Пользуешься тем, что никто тебя не прогонит? – усмехнулась Маша и потрепала собачонку по голове.

Тявка немедленно облизала ей руку. А Маша вдруг поймала себя на том, что ей так хорошо и спокойно здесь, перед камином в этом просторном доме, как не было уже давно. Даже тревога о Марфе и страх перед убийцей не могли заглушить умиротворенность и тихую радость, охватившую ее с первой минуты, как она вошла в дом.

Тявка подняла уши, прислушалась и предупреждающе гавкнула.

– Тихо, тихо, моя хорошая, – успокоила ее Маша. – Что там такое?

Из-за лестницы показалась Нюта, увидела Успенскую и приветственно замахала рукой.

– Кеша отправляет меня в сад дышать свежим воздухом… – поделилась она, подойдя. – Только там так холодно…

Она тяжело опустилась рядом с Машей, протянула руки к камину.

– Отправь его самого в сад, – вырвалось у Маши против ее воли. Но она тут же взяла себя в руки и извинилась.

Но Нюта нисколько не обиделась. Она даже тихонько хихикнула.

– У Кеши иногда бывают дурацкие идеи, – призналась Нюта с обезоруживающей простотой. – Но он ведь хочет мне добра. Ты даже не представляешь, до чего он добрый человек!

Этого Маша уже не могла вынести.

– Раз он такой добрый, пускай сам едет в глухомань и там рожает, – брякнула она, уже не заботясь о соблюдении приличий. – Без врачей, без медсестер, без горячей воды и лекарств! Я понимаю, что это не мое дело, но, Нюта, прошу тебя – не уезжай ты в эту деревню, которую нашел Иннокентий. Это действительно опасно и для тебя, и для ребенка!

Голубые глаза Нюты удивленно расширились.

«Ох, я все-таки ее оскорбила, – ужаснулась Маша. – Покусилась на святое – на авторитет супруга».

– Ну что ты! – воскликнула Нюта и засмеялась – весело, от души. – Я вовсе не собираюсь рожать нашего ребенка бог знает где! У меня уже есть договор с роддомом, который недалеко от нашего дома. Там отличные врачи, а в каждой палате есть телевизор. Так что скучно нам там не будет!

Она погладила себя по животу.

Маша несколько раз открыла и закрыла рот, словно вытащенная из воды рыба.

– Подожди… А как же Иннокентий?! Ты ведь во всем соглашалась с ним! Единение с природой, и все в этом духе…

Нюта мило улыбнулась.

– Кеша бывает такой смешной, – доверительно сказала она. – Я никогда не спорю с ним, особенно при других людях. Просто потом делаю все по-своему, а ему говорю, что иначе ничего бы не получилось. И, знаешь, иногда мне кажется, что он бывает мне за это благодарен. Ну, за то, что я не слушаюсь его, хотя делаю вид, что слушаюсь.

– Но зачем? К чему тебе эти игры?

Нюта поднялась и посмотрела на Машу сверху вниз, как на ребенка.

– Но ведь мне это ничего не стоит, – объяснила она. – А Кеше приятно. Так что – почему бы и нет?

– Почему бы и нет… – повторила Маша. – Нюта, твоему мужу с тобой очень повезло.

– Наоборот! – с горячей убежденностью возразила девушка. – Это мне с ним повезло! Я каждый день смотрю на него и думаю: господи, какая я счастливая!

Из глубины дома раздался голос Иннокентия, разыскивавшего жену.

– Ой, Кеша!

Нюта наклонилась к Маше и шепнула:

– Если он будет спрашивать, скажи, пожалуйста, что я гуляла в саду. Скажешь?

Маша кивнула.

Нюта просияла, пискнула «спасибо!» и убежала к встревоженному супругу.

«Что ж, – подытожила Маша, – хотя бы за нее можно не беспокоиться. И это замечательно!»

Разговор с Нютой привел ее в хорошее расположение духа. Маша погладила Тявку и отправилась спать, не думая больше ни о Марке, ни о его убийце.

Ее разбудило чье-то легкое прикосновение. Сон мигом исчез. Маша подскочила в кровати, готовая увидеть кого угодно, но комната была пуста.

«Приснилось…»

Но что приснилось, никак не вспоминалось. И был ли кто-то в этом сне, кто нежно прикоснулся к ее плечу и шепнул на ухо: «Вставай! Уже пора»?

Маша сунула ноги в тапочки и сладко потянулась. Еще нет и пяти утра! Но сон исчез, как исчезает туман под лучами солнца.

Может быть, потому, что солнце как раз и освещало комнату. Оно лежало прямо на макушках деревьев, как будто и не собиралось подниматься выше. И небо, не выжженное им, еще было синее-синее, яркое, как в ясный зимний день.

«Холодно, – поняла Маша. – Марфа вчера была права, и коты тоже».

Она все-таки распахнула окно. Острый, как нож, воздух ворвался в щель, полоснул по щеке.

– Ух!

Маша решительно захлопнула створку. И это называется июнь! Градуса три, а то и меньше.

Она привычно расчесала волосы, уложила их высоким венком вокруг головы и посмотрела на себя в зеркало. Пожалуй, эти дни на свежем воздухе пошли ей на пользу. Лицо немного осунулось, но глаза горят, а на щеках румянец. Даже веснушки, обычно досаждавшие только в августе, высыпали на носу.

Чем бы заняться… И тут Маша вспомнила про козу. Вчера лил дождь, и Олейникова оставила Джольку в загоне, но сегодня можно отвести ее на выпас.

Она быстро собралась, бесшумно сбежала вниз по лестнице и с радостью убедилась, что все еще спят. В гостиной сверкали окна, солнечные полосы лежали на дубовом полу, и было так светло и радостно, как бывает только летним или весенним утром.

Маша не удержалась – вскинула руки вверх и закружилась по комнате в танце. Сколько простора, сколько света и воздуха! Пылинки танцевали и кружились вместе с ней.

Где-то рядом скрипнула дверь. Маша замерла, прислушиваясь. Неужели кто-то тоже проснулся? Но скрип не повторился. Значит, послышалось…

В коридоре Успенская осмотрела череду курток и дождевиков, которые Марфа предложила гостям. Все слишком тонкие, неподходящие для такой погоды… И тут в углу увидела длинную серую доху с капюшоном. Накануне вечером Олейникова выходила в этой дохе во двор, да так и не убрала.

«Надеюсь, Марфа не рассердится на меня», – подумала Маша, кутаясь в лохматый мех, торчащий клочьями. Капюшон на голову – и она готова к подвигам.

Джолька в загончике неторопливо жевала клок сена. Бородка у нее торчала вбок, глаза были мечтательно полузакрыты. В эту минуту она так поразительно походила на Иннокентия Анциферова, что Маша расхохоталась.