– И что Матвей?

– Он занервничал, накричал на меня, ушел… Хлопнул дверью. Я была в шоке… позвонила его матери. Алевтина тоже спустила всех собак на меня. Заявила, что ты, – она судорожно всхлипывает, от слез уже мокрая наволочка. Пытаюсь ее остановить, но она продолжает: – Сказала, что ты преступница и сломала жизнь ее сыну.

– О боже! Мама! Зачем? – у меня вырывается стон.

– Это еще не все, слушайте дальше, – прерывает меня Елена Ивановна. – я сама расскажу. Доктор, или разъяренный тем, что Анна по-прежнему муссирует тему аварии, или напуганный, кто его знает, врывается в ваш дом и набрасывается на маму. И тогда она прямо в лоб его спрашивает, не он ли был за рулем?

– Бешеный… как собака… Никогда таким его не видела… испугалась, – шепчет мама.

– Он носился по дому, опрокидывал стулья, сбрасывал на пол посуду, – продолжает за нее врач. – Анна пыталась его остановить, он оттолкнул ее, она упала, ударилась, а очнулась уже в больнице. Ни руки, ни ноги не шевелились, все понимала, а сказать ничего не могла.

– Ариша, доченька, он же мне как сын был… Матвей…

– Все! Молчи! Ничего не говори! Молчи!

Обнимаю маму, прижимаюсь лбом к ее плечу, боюсь, если оторвусь, закричу, вопль так и раздирает грудь, так и просится наружу. Глазам становится горячо, слезы скатываются с ресниц и падают на одеяло.

– Ты еще и защищаешь этого мерзавца? – возмущается мажор.

Он стоит возле кровати, прижав к бедрам кулаки, и раскачивается, как маятник, а мне хочется прислониться к нему, подхватить этот ритм, чтобы окончательно не сойти с ума. Отчаяние душит, туманит мозги.

С трудом поднимаюсь на ноги, иду к двери.

– Арина, ты куда? – бросается наперерез Елена Ивановна.

– Я сейчас… в туалет…

Выхожу из палаты медленно, едва переставляя ноги, но в коридоре срываюсь на бег. Влетаю в лифт, стремительно спускаюсь, вызываю такси. Думать нельзя, ярость клокочет внутри, требует выхода. Называю адрес дома родителей Матвея. В машине сижу, закрыв глаза, прокручиваю в голове рассказ мамы, сжимаю челюсти так, что еще миг, и сломаю их.

Телефон звонит, не замолкая, я выключаю его: нельзя отвлекаться, нельзя сбиваться с мысли! Матвей – вот главная цель. Именно с ним надо разобраться в первую очередь. Будет ли он со мной разговаривать? Нет, не будет, если серьезно не надавить.

Из такси выскакиваю и сразу несусь к ограде, окружавшей большой, добротный дом семьи Стрельниковых. Он горделиво сияет в лучах солнца красной черепичной крышей, большие окна закрывает кружевной тюль. Когда-то я думала, что это место станет и моим родным уголком. А сейчас… сейчас я там – нежеланный гость.

Но меня никто не сможет остановить. Никто!

На звонок в ворота никто не реагирует. Я давлю и давлю на кнопку, рыдания рвутся из горла.

– Ты что творишь?

Кричит голос сзади. Оборачиваюсь: мать Матвея стоит за спиной и сверлит меня брезгливым взглядом. В ее руках пакеты с продуктами, а чуть дальше отец закрывает дверь багажника. Когда они подъехали, я даже не слышала.

– Звоню вам, – отвечаю дерзко.

Никогда так не разговаривала с этой женщиной, она пугала меня до дрожи вечным ворчанием и недовольством. Вдруг понимаю, что даже рада, что не нужно теперь ей угождать.

– Осмелела, уголовница? – шипит Алевтина. – Убирайся, пока я полицию не вызвала!

– Аля, ты спятила? – подходит сзади ее муж, выхватывает из рук сумки. – На улице решила выяснять отношения?

– А что? Она нам никто, пусть валит в свою колонию! – уже кричит Алевтина и оглядывается: все ли слышали ее слова?

– Вызывайте полицию, давайте! – иду грудью на нее я. – Наконец-то я всю правду смогу рассказать.

– Что? Какую правду? Отец, о чем это она?

Мать Матвея сбавляет тон и ныряет во двор.

– Заходи, Арина, – приглашает меня Григорий Степанович.

Я дополнительного приглашения не жду, тороплюсь следом за родителями. Меня провожают в кухню, усаживают на стул. Григорий Степанович включает чайник, Алевтина же встает, уперев руки в боки.

– Отец, звони Матюше. Пусть полюбуется на эту шмару! Человека угробила, теперь к нашей семье подбирается!

– Аля, давай поговорим спокойно.

– Звони, кому сказала! – прикрикивает она.

Я молча жду, даже просить об этом не прошлось, сами догадались. Надо продержаться полчаса, максимум сорок минут, пока приедет Матвей. А то, что он бросит все и примчится сразу, я не сомневалась. Пока жених держал маму под присмотром, он не волновался, думал, что я все та же послушная и покладистая Арина. А теперь у него земля горит под ногами.

«Я тебе еще не так зажгу! – думаю про себя, разглядывая кухню. – Будешь как черт на вертеле крутиться!»

В этом доме почти ничего не изменилось: та же мебель, та же посуда, даже старенький холодильник тот же. Я помню, что он постоянно ломался.

– Плохо о вас сын заботится, – усмехаюсь углом рта. – Сам карьеру построил, а о родителях забыл.

– Не твое собачье дело! – замахивается на меня полотенцем Алевтина, но муж перехватывая тряпку и швыряет ее в угол. – Зачем явилась?

– Вот приедет Матвей, тогда и поговорим.

– Как ты, Ариша? – участливо спрашивает Григорий Степанович. Я вижу, что он по-настоящему переживает за меня и стыдится выходок жены. – Как мама? Все еще в больнице?

– Да, ваш сын постарался, чтобы она оттуда никогда не вышла.

– Чт-о-о-о? – захлебывается слюной мать и бросается на меня. – Стерва! Гадина! Я тебя…

Отец дергает ее на себя, не дает ударить, потом утаскивает в комнату. Я слышу дикие вопли несостоявшейся свекрови, внутри все дрожит, чувствую, что вот-вот сорвусь, но упрямо сижу, не двигаюсь.

Матвей врывается в дом даже раньше, чем я предполагала.

– Что у вас случилось? – кричит он с порога и почти сразу влетает в кухню. – Что ты здесь делаешь?

Его глаза бешено вращаются, в расширенных зрачках вспыхивают искры, чернота потоком льется на меня и вызывает озноб. Я обхватываю плечи руками, пытаюсь удержать дрожь, не дать ей выскользнуть наружу