После грохота автомата повисла оглушительная тишина. Все смотрели изумленно на проводника. Тот опустил ствол, а потом вернул оружие онемевшему боевику; повернулся к Ричарду Гельфанду и отрывисто произнес:

– Я должен был.

Тот пожал плечами – мол, должен и должен. С кем не бывает.

– Я хочу, чтобы они все умерли, – с нажимом произнес Тин.

В общем-то мысль была достаточно здравая. Свидетелей лучше в таких делах не оставлять. Но все-таки устраивать кровавую резню не входило в первоначальные планы.

Видя заминку, Тин надавил:

– Я хочу, чтобы они умерли. Или меня ничто не заставит идти дальше.

– Ты сам отвечаешь за их смерть, – сказал Гельфанд.

– Я отвечаю.

Блондин внимательно посмотрел на Тина. Дать ему в руки оружие он не мог. Что в голове у этого сумасшедшего – одному черту известно. Но и разводить дискуссии сейчас было не время. Он хочет крови – так пускай ее получит.

– Дуонг, выдели людей, пусть помогут монаху, – кивнул Гельфанд командиру группы боевиков.

Профессора Тайлера аж всего перекосило, но он сдержался. Ему претило излишнее насилие. Но в таких случаях он не возражал. Его партнеры разбираются в таких вопросах куда лучше его.

Послушников монастыря пинками прикладов выстроили во дворе в ряд. А дальше началось жутковатое зрелище. Командир выделил солдата. Тин подводил к приговоренному, тыкал в его сторону тонким музыкальным указательным пальцем и говорил: «Убей». С полным равнодушием. Даже видавших виды головорезов коробило от этой жуткой процедуры, но они безропотно подчинялись, потому что был приказ лидера «Справедливого пути» – выполнять все повеления европейцев, как его собственные. А повеления генерала было принято выполнять точно, в срок и максимально добросовестно. Кто не следовал этим правилам, давно уже переселился в мир иной.

Убили всех монахов. После чего бойцы устроили в монастыре погром, забрав все, что, по их мнению, представляло какую-либо ценность и весило не слишком много – впереди был еще долгий переход. Другие предметы сожгли. После прошедшего расстрела на боевиков будто нашло какое-то разрушительное безумие. Тин тоже что-то искал. Он забрал в келье настоятеля какие-то свечи, травы, порошки.

– Зачем? – спросил Ричард Гельфанд.

– Когда мы доберемся до хранилища, я должен буду соблюсти ритуал обращения за разрешением к богам. Без него никто не заставит меня пройти туда.

– Хорошо, – согласился Гельфанд. Ему было глубоко наплевать на все эти ритуалы.

Потом проводник уединился и долго с лупой в руке колдовал над мандалами сути. Над всеми тремя.

Европейцы нервничали. Даже Ричарда пробрало. Величественные предзакатные горы, порывистый жестокий ветер; костер, куда осатаневшие дикари бросают вековые реликвии; трупы монахов – и проводник, погрузившийся в изучение старинных артефактов. Это была какая-то ирреальная фантасмагория!

– Ну что там? – спросил Гельфанд.

И получил ответ:

– Теперь я знаю путь.

На вертолете их перебросили к началу этого самого пути. И вот теперь они идут по нему через реки, долины и горные кряжи. Когда этот путь закончится? И чем?

Тин отрешенно глядел на бурлящую реку, едва не убившую его. Пустота в груди не рассасывалась. Зато подсохла на жарком высокогорном солнце хламида. Он напялил ее, потом вернулся на свое место и стал меланхолично жевать сублимированный вегетарианский продукт из каких-то овощей и трав, обладающий высокой энергетичностью и использующийся в войсках в Азии, где полным-полно вегетарианцев.

К нему подсели европейцы, успевшие подкрепиться и обсудить свои проблемы, а также провести сеанс связи со своими хозяевами по спутниковому аппарату.

– Как вы себя чувствуете? – спросил профессор Тайлер.

– Я смогу продолжать путь, – заверил Тин.

– Вы выглядите неважно, – отметил Тайлер, нисколько не покривив душой, – действительно, проводник сильно осунулся.

– Я здоров.

– Значит, мучает совесть. Эта такая вредная бацилла, которая иногда может пожрать здоровый организм, – усмехнулся Гельфанд.

– Совесть – это призрак, – изрек Тин.

– Химера, – усмехнулся Тайлер, припомнив нацистские высказывания о химере совести.

– Совесть – это сомнения. А я все делаю правильно. Почему я должен сомневаться?

– Ну да, – кивнул Гельфанд. – Что-то я вас, восточных людей, не понимаю. Все хочу спросить – вот зачем ты потребовал казни монахов?

Профессор Тайлер неодобрительно посмотрел на своего соратника, как будто тот сказал какую-то бестактность. Существуют постыдные факты из биографии, о которых лучше забыть и жить самообманом, будто всего этого не было – а если и было, то только как результат рокового стечения обстоятельств. Таково врожденное свойство интеллигента – прятать голову в песок или обряжать любые преступления в красивые одеяния помпезных и бесполезных слов. Расстреляли монахов? Каких монахов? Ах, тех самых… Такова неизбежность исторического процесса. И вообще они дикие язычники, чуждые гуманизма западного общества. Так что если и были монахи, то уничтожили их из вполне гуманных соображений. Но Гельфанд был лишен даже намека на тактичность и резал правду-матку в глаза, наблюдая за реакцией проводника.

– Чтобы они не видели моего позора, – просто ответил Тин.

– Но он остается с тобой. – Кажется, Гельфанд испытывал некое садистское удовольствие от этого разговора.

– Я с ним справлюсь.

– Я тебя понимаю, – усмехнулся Гельфанд. – Главный закон – вовремя убирай свидетелей.

– Давайте сменим тему разговора, – не выдержал профессор Тайлер.

– Хорошо, – покладисто согласился Гельфанд. – Тогда остается главная тема – сколько нам еще идти до хранилища?

– Вы знаете, почему Запад обречен? – спросил монах.

– Почему? – недоуменно посмотрел на него блондин.

– Вы слишком спешите. А кто слишком спешит, быстрее приходит к финишу.

– Чтобы начать новую гонку, – сказал профессор Тайлер.

– А начать новую гонку иногда очень трудно, – задумчиво произнес Тин, а потом успокаивающе добавил: – Осталось совсем немного. И я надеюсь, что вы сдержите обещание.

– Конечно, – заверил Гельфанд.

– Я не верю вам, потому что ложь – это воздух, которым вы дышите…

– Ну, это слишком сильно сказано, – возразил Гельфанд. – Мы выполняем обязательства. В этом сила нашей организации.

– Ну конечно. Просто, имея силу, нетрудно самому трактовать свои обязательства.

– Я обещал жизнь и свободу – вы ее получите, – отрезал блондин.

– И вывезите меня из этой страны. Мне кажется, я вам еще понадоблюсь, и в отношении меня у вас планы. Вы ступили на тропу скрытого знания, и вам нужен такой проводник, как я.