— Так вы не ответили — хотите?

Двусмысленная фраза вызвала немедленный ответ

того же рода:

— С вами, Дашенька, — да что угодно. Чай так чай,—но голос у него предательски осип, словно вдруг запершило в горле.

— Ишь ты... — Она, не глядя на него, плеснула в чайник воду из графина, поставила на стол, забыв су­нуть вилку в розетку, и шагнула к нему. Остановилась почти вплотную — он сидел на низком диване, и его нос едва не уперся в ее живот. — Ишь ты... — повтори­ла с легким смешком, затем сильными пальцами, будто жестким гребнем, провела по его волосам — раз, дру­гой и, наконец, резко прижала к себе его голову.

На такой вызов ответ мог последовать только один. Владимир обнял ее ноги, мягко погладил и сжал под коленями, а затем неторопливо, но решительно засколь­зил руками по бедрам вверх. Прижал подбородок к ее животу. Ее тут же заколотила дрожь. Он запрокинул голову и снизу посмотрел на женщину. Услышал:

— Ох ты, глаза-то какие...

Стиснул пальцами с такой силой, что она только охнула. И вдруг вся напряглась, вытянулась в его ру­ках, прерывисто набрала в грудь воздуха и безвольно повалилась на него, опрокидывая на диван и погребая под собой...

Нет, он не чувствовал ее слишком уж тяжелой для себя. Да к тому же весьма темпераментные и энергичные движения всего ее щедро созданного природой тела не оставляли даже самой возможности для посторонних ощущений. Позже, пытаясь представить себе хоть какую-нибудь последовательность их действий, Владимир так и не вспомнил, когда сумел или, точнее, успел избавить­ся от своей верхней одежды, а также помог и женщине обрести ее первозданное и восхитительное состояние. Все произошло настолько стремительно и, очевидно, на под­сознательном уровне, что могло показаться, будто эта бурная вспышка взаимной страсти была срежиссирова­на кем-то свыше, но никак не ими. Потому что, придя в себя и обнаружив, в каком они оба пребывают виде, а главное, где, в каком месте, они искренне изумились. Но опять-таки не от стеснения или неудобства друг перед другом, а от переполнявших их эмоций, требовавших немедленной и еще более мощной схватки.

Поремский был готов уже, как говорится, махнуть рукой на все и ринуться в пропасть, благо и в ней видел такую же готовность, но, оказывается, она не потеряла ощущения ни времени, ни пространства. Валявшейся рядом, на диване, косынкой она вытерла обильный пот у себя на лбу и переносице, небрежно отшвырнула ее в сторону и ловким движением вывернулась из его объя­тий. Сидя спиной к нему, принялась через голову наде­вать на себя платье, которое почему-то натягивалось с трудом, словно стало неожиданно тесным. Потом сгреб­ла в кучку остальное свое белье, поднялась и ушла за вешалку. Сказала оттуда:

— И ты тоже оденься... пока.

-— Что значит — пока? — лениво спросил он, пони­мая, что она права и любые, даже вулканические, из­вержения — явление временное.

— Пока и означает пока. До вечера. Если дотер­пишь. И не убежишь. Вот тогда и поговорим. А я уж, так и быть, отвечу на твои вопросы.

Когда она вернулась, он был уже одет. И волосы ладонью пригладил. Она потрогала пальцами холод­ный чайник, усмехнулась:

— Вот и попотчевала дорогого гостя чайком... Не в обиде?

— Чепуха, — отмахнулся он. — Так что, говоришь, вечером?

— На вот... — Она на листке перекидного календа­ря написала свой адрес, оторвала его и протянула. — Приезжай, если охота не отпадет.

Владимир бодро поднялся, чувствуя, однако, неко­торое напряжение в коленях, подошел к ней сзади, об­нял и ткнулся носом во влажную ее шею за ушком. Даша вздрогнула, как от удара током.

— Дотерпишь, да? — Она закинула руку ему за шею и, повернув голову, впилась губами в его губы. Нако­нец оторвалась и добавила с легким смешком: — Лад­но уж, иди, набирайся сил. Все тебе будет, Володенька, и чай, и кофе, и какао — чего захочешь. На что охоты хватит. Идем, провожу. Только не гляди на меня, как тогда, а то я и тебе, и себе всю репутацию невзначай испорчу.

«Как тогда» — надо было понимать — «до», пото­му что все остальное становилось уже «теперь» либо «после». Вот и новая хронология событий.

И снова они отправились в длинный и запутанный путь между бесконечными вешалками и шкафами.

— Обещаю, хотя и трудно. Сама ж чуешь, поди!

— Еще как!

— А вот ты мне скажи все-таки, Дашенька... если меня еще сегодня спросит начальство, чего не исклю­чаю. Ты говорила о своей постоянной помощи. В чем она, если не секрет, заключалась?

— А чего, и скажу... — Она безразлично пожала плечами. — Ты пойми, мы ведь обе — одинокие жен­щины. .. А дружеское участие — разве этого так уж мало? А моральная поддержка?

— Да, это может быть очень серьезно... Дашунь, а ты всерьез принимала беды Светланы так близко к сер­дцу, как об этом у вас тут, в дирекции, говорили?

— Бог с тобой, какие еще беды?! — Она словно ис­пугалась. — Ну-у... случалось у нее всякое... с мужчи­нами. Так то ж не беды, а размолвки... По десятку на неделе... Беды! Надо же! Капризы... А она не особо и стеснялась.

-— Такая щедрая натура, да? — без всякой иронии усмехнулся Поремский.

— Натура-то у нее, дружок, как раз ранимая...

— А ты про ее... бойфренда знала?

— Виктора, что ли? Это которого недавно застре­лили в Москве? Видела в новостях, что и Светку там задело слегка, могла бы и позвонить. — Даша осужда­юще покачала головой. — У меня ж нет ее новых теле­фонов, даже и не знаю, как она там устроилась, что со здоровьем.

— Устроилась очень неплохо, Виктор купил ей рос­кошную квартиру — на целый этаж. Ремонт несколько месяцев длился. И что, за все время она так ни разу и не позвонила? Не сказала о себе?

— Ну-у... наверное, с глаз долой — из сердца вон, — с явной обидой произнесла Дарья. — Чего ж ей не жить- то теперь?..

— Но я имел в виду того, кто был перед ним. Ка­жется, его Максом зовут?

Дарья резко остановилась и повернулась к Влади­миру. Сухо спросила:

— А этот еще тебе зачем? Беды ищешь на собствен­ную шею?

— О-о как! — Он покачал головой. — Знаком, зна­чит?

— Слушай, Володенька... — Даша устало вздохну­ла. — О таких вещах...

— Людях, — поправил он.

— Ну да... пусть людях, на ходу не говорят. А луч­ше и вообще никогда не вспоминать...

— А если я вечерком тебя очень попрошу?

— Вот как попросишь, тогда и подумаем, голубь ты мой ненаглядный. Иди уж, не порть мне сейчас прият­ного настроения...

И он решил, в самом деле, не портить Дашеньке настроения известием, например, о том, что ее подруга не просто исчезла сама по себе, а была похищена бан­дитами, и теперь жизнь ее под большим вопросом. Но и требовать от женщины после всего того, что произош­ло, еще и каких-то признаний, тем более — огорчать, было бы в высшей степени негуманно, не по-мужски.