агентурным данным, сам он к «псковской» братве пря­мого отношения не имел, а что дань бандитам платил, так кто ж ее нынче не платит? И не его тут вина, а ско­рее тех, кто не может обеспечить ему безопасность. Но это уже другой вопрос, который в данный момент ре­шительно никого не интересовал.

Итак, он пожаловался своей «крыше», что его «зат­рахали» с этим «бомжатником», а милиция никак не реагирует. Вернее, постоянно и даже охотно штрафует за отсутствие порядка на подведомственной ему терри­тории — самочинная свалка, оказывается, относилась к его частному предприятию, а разбираться с бомжами местным властям было, как всегда, некогда. А с другой стороны, ему и самому устраивать разборки с бомжа­ми тоже не светило: обозлятся ведь и сожгут предприя­тие, а где потом концы искать? С кого спрашивать? Короче, помощь братков показалась единственным ре­альным выходом. Пришлось даже приплатить за это. Ну а те прибыли, нашли «главную заразу», а осталь­ным, кто близко оказался, пригрозили тем же и увезли. Куда — Нефедов не интересовался. Сказали, что выве­зут подальше за пределы города, а может, и области и оставят в покое. Не убивать же, какой ни есть, а чело­век все-таки, пусть себе живет...

Назвал Нефедов и тех людей, что приезжали на «БМВ».

Слушая сообщение о новых итогах расследования и знакомясь с показаниями свидетелей, Меркулов пред­ложил всю дальнейшую работу с «псковской» брига­дой возложить на плечи Управления Федеральной служ­бы безопасности. И сделал это в некотором смысле даже из соображений политического порядка, что и объяс­нил Виктору Петровичу, но позже и с глазу на глаз, чтоб тот, часом, не обиделся.

Ну, во-первых, Иван Семенович Мохов, как уже ста­новилось ясно, крепко проколовшийся со своей верси­ей «чеченского следа», получал, таким образом, возмож­ность отличиться и тем самым как бы реабилитировать свою службу после допущенных промахов. Во-вторых, этим указанием Меркулов как бы компенсировал Мохову его уязвленное самолюбие, когда своим первым заместителем в оперативно-следственной группе назна­чил не главного фээсбэшника, не областного прокуро­ра и даже не начальника ГУВД, а его зама — Виктора Гоголева. Как принять спокойно такое решение! Не было никакой необходимости обострять в группе нор­мальные рабочие взаимоотношения. Теперь третье. Одно дело, когда с братвой работает милиция, и совсем другое — когда ФСБ. Уровень, так сказать, который и должна оценить прежде всего сама братва. Тут особо не поторгуешься. И, наконец, последнее. Все дальней­шие мероприятия и допросы должны проводиться при обязательном присутствии самого Меркулова либо Гоголева. Вот так, а теперь действуйте, ребятки, но силь­но носы свои не задирайте!..

— Значит, ты не обижаешься? — еще раз уточнил Меркулов, когда они остались с Виктором вдвоем.

— Побойся Бога, Константин Дмитриевич, какие могут быть обиды!

— Вот и отлично, а теперь выкладывай свои сооб­ражения. Вижу, у тебя уже созрела собственная версия.

— Есть маленько... — улыбнулся Гоголев.

Он уже пробовал представить себе, как Максим Масленников разрабатывал свой совершенно элемен­тарный и одновременно потрясающе хитроумный план, построенный в буквальном смысле на том, что в дан­ный момент оказалось у него под рукой. Но при этом следовало обладать еще и достаточно изощренной фан­тазией, а также изрядным знанием психологии. У Мас­ленникова недостатка в этом не было.

А дальше выстроилась в некий ряд цепь случайнос­тей, которая в конечном счете и определила ту законо­мерность, что и привела к удаче.

Не прицепись Гоголев к сержанту Новиченко с не­нужным, в общем-то, фотороботом и не заставь он ми­лиционера изобразить на листе бумаги лицо той «не­знакомой, но кого-то отдаленно напоминающей» жен­щины, ни у кого так и не возникли бы ассоциации пор­трета на «фотке» с бомжихой. А ведь она была многим, в том числе и самому сержанту, определенно известна, однако ее истинный, человеческий облик представляли себе немногие. И, главным образом, как оказалось, ее сотоварищи-бомжи. Но их-то кто станет всерьез рас­спрашивать?.. Вот на такую реакцию «стражей поряд­ка», среди которых и должна была в нужный момент и на считанные секунды появиться женщина в форме ка­питана милиции, и рассчитывал тот, кто задумывал операцию. Все в округе знали «грязную нюхалку», Нюрку-ваксу, но ни один человек, возможно, даже не задумывался, что и она когда-то была отнюдь не самой несимпатичной женщиной, и не с вонючими патлами, а со светлыми кудряшками на голове.

И вот ей на короткое время вернули прежний об­лик, «кого-то отдаленно напоминающий», качествен­но накачали наркотиками, приучая к безоговорочному послушанию, а в нужный момент начинили взрывчат­кой и послали в назначенное место. Вряд ли она пони­мала, что делала. Да и вообще что-нибудь понимала. Это был уже робот, предназначенный к самоуничтоже­нию. И этот процесс определяли, в прямом смысле, се­кунды, когда внимание остальных «стражей» отвлече­но на главное: вон они, едут! Тем более что, судя по той же реакции сержанта Новиченко, и отдаленная похо­жесть на кого-то, и капитанская форма вопросов не вызывали. Точный психологический ход.

И самое главное. Вся акция подстроена под «шахид- ку». Искать бомжиху никому и в голову не придет, она давно исчезла, нет ее вообще. «Крыша» выполнила за­каз клиента и отправила ее за тридевять земель. Зна­чит, и подозрение в организации покушения на шоссе никоим образом не может пасть на Максима Маслен­никова. Уж он-то здесь при чем? Значит, спишут на удобных «чеченцев». Что, кстати, и произошло.

А вот серьезное предупреждение «бывшему члену консультативного совета» между тем прозвучало дос­таточно громко и с явным намеком на то, что это было именно конкретное предупреждение, после которого могут быть предприняты куда более радикальные дей­ствия. И пример с дерзким расстрелом на набережной Москвы-реки — наглядное тому подтверждение. А так­же демонстрация того, что пока обида за отказ в помо­щи отчасти как бы утолена. Но не надолго, а лишь на время, необходимое верховной власти для раздумий и принятия наконец нужного господину Масленникову решения. И это уже не просто запредельная наглость потерявшего всякую способность к логическому осмыс­лению действительности человека, это — неизлечимая болезнь. Такой вот диагноз.

Меркулов не нашел в версии Виктора Петровича серьезных изъянов и предложил все усилия теперь со­средоточить на поиске тех, кто подготовил и соответ­ствующим образом экипировал самоубийцу. Имелись ведь уже у следствия имена тех братков, что увозили Нюрку-бомжиху, ни фамилии, ни иных паспортных данных которой, оказывается, никто даже в местной милиции не знал, не говоря о бомжах. Вот с этих «псков­ских», как они себя гордо именовали, и начинать.

А что, Виктор, дело-то наконец сдвинулось, и хорошо! Вот и объекты противостояния, похоже, опре­деляются. Интересно, что там у Сани? Надо будет ве­черком созвониться...

Володя Поремский пил ежевичный чай из пакетика с ежевичным же засахаренным вареньем. Небольшая продолговатая комната в многосемейной коммуналке, типичной для большинства старых петербургских квар­тир, была тесно заставлена громоздкой, а то и просто древней мебелью. И располагалось это жилье с окном, выходящим в узкий колодец двора, на четвертом этаже такого же мрачного, как и вся атмосфера вокруг, дома на Моховой улице. Проживала здесь Алевтина Констан­тиновна Власьева, родная тетка и, возможно даже те­перь, последняя из рода, к которому принадлежала и балерина Светлана Волкова.