даже великий Пушкин ошибался, полагая, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». Точнее, не он, а его герой, что, в общем-то, не одно и то же. Но ведь и тот же Моцарт почти ведь ровесник Пушкину: одно­му — тридцать пять, другому — тридцать семь, и оба — гении. И оба вполне законно могли ошибаться...

Нет, вряд ли стоило бы обвинять Волкову в каком- то целенаправленном злодействе, скорее, обстоятель­ства для нее сложились негативным образом. Спонсо­ры хорошо постарались. В результате — уехала, оби­делась, хотя сама же и являлась причиной своих обид. А, что теперь рассуждать, объяснять!.. Но если интере­суют сугубо личные дела — домашние там, семейные, интимные, то лучше всего обратиться к ее наиболее близкой подруге, единственной, с кем Светлана никог­да не конфликтовала. Это костюмерша театра Дарья Петровна Калинова — вполне милый и отзывчивый человек. Она еще не в отпуске, и ее можно найти в теат­ре. Она готовит свое хозяйство к плановой инвентари­зации, а это мероприятие, знаете ли, чаще напоминает пожар. Либо наводнение. Короче, маленький сумасшед­ший дом...

Так закончил свой нескончаемый, казалось, моно­лог маленький и энергичный, как обезьянка, руководи­тель балетной труппы театра. Но, подумав, глубоко­мысленно добавил:

— Правда, если она вообще пожелает с вами разго­варивать.

— А что, есть мотивы?

— Как вы сказали?.. A-а, ну конечно, да-да... Характер-с, однако! Впрочем, желаю удачи.

Серьезное предупреждение, подумал Поремский и отправился искать костюмерный цех, где дама с харак­тером готовила ежегодную инвентаризацию царских одежд, дворянских камзолов, королевских нарядов, воздушных пачек, фраков, смокингов, посконных пор­тков с рубахами и всего прочего, без чего просто физи­чески не может существовать высокое театральное ис­кусство. В идеале.

— Я на нее сильно обижена, — без предисловий и довольно резко сказала Дарья, крупная женщина лет тридцати, с простоватым и круглым, как прежде гово­рили — деревенским, лицом, усыпанным веснушками и крапинками перенесенной в детстве оспы на полных щеках.

Владимиру, в общем-то, знаком был такой тип лю­дей с вроде бы незапоминающимися лицами. Но в них есть одна особенность — стоит, к примеру, такой жен­щине улыбнуться, чуть раздвинув полные, чувственные губы, и на лице возникает какое-то совершенно необъяс­нимое, немного дурашливое, но абсолютно искреннее обаяние, присущее исключительно здоровым и чистым душой людям.

- В наших отношениях я всегда была на вторых ро­лях, и Светка часто этим пользовалась. Я только теперь поняла, когда ее не оказалось рядом. И вообще отпала всякая нужда в моей постоянной помощи.

А это уже было сказано без злости, просто голос такой — слишком энергичный, напористый. И это об­стоятельство давало Владимиру надежду, что подругу удастся разговорить, потому что первое знакомство через закрытую дверь не обещало ничего хорошего.

Костюмерша, узнав, кто к ней и зачем, с ходу заяви­ла, что никаких показаний давать не будет, у нее нет ни желания, ни времени. И в костюмерную тоже не пус­тит, это запрещено утвержденной руководством теат­ра инструкцией. Поремский возразил, что его напра­вило к ней именно руководство театра в надежде, что она сумеет оказать следствию необходимую помощь — человек же пропал, не вещь какая-нибудь. Только пос­ле этого смилостивилась. Но тона не сменила. Откры­ла дверь, впустила гостя в большое, но тесно застав­ленное шкафами и длинными вешалками помещение. И сразу заявила о своих обидах. Видно, давно созрели, а выхода им не было.

— А в чем, Даша, заключалась ваша, как вы заме­тили, постоянная помощь? Можно я вас буду звать так? —спросил Поремский, заинтересованно разгляды­вая женщину. — А меня можете Володей, так проще, правда? — И он улыбнулся.

Даша явно смутилась от его изучающего, но вовсе не иронического взгляда. И вообще, Владимир знал, что на его внешние данные — высокий, светловолосый, го­лубоглазый, физиономия симпатичная — чего вам, дев­ки, надо? — клюют не только юные студенточки, но и куда более зрелые дамы, чем иной раз и пользовался довольно успешно. В служебных целях. И сейчас он «включил» все свое обаяние, чтобы сбить упрямый тон недовольной женщины и перевести какой-никакой, а все же допрос в русло дружеской беседы.

Может, улыбка подействовала, а может, что-то дру­гое, но Дарья вдруг непринужденно вздохнула и сказа­ла, зачем-то поправляя обеими руками пышные свои, натурально рыжеватые волосы:

— Ладно уж, уговорили, можно сказать... Пойдем­те, что ли, туда, — она махнула полной обнаженной до плеча рукой в пространство, после чего заперла дверь на ключ и, оставив его в двери, не оглядываясь, пошла вперед, ловко лавируя между рядами вешалок с тяже­лыми, пышными платьями.

На ходу развязала на спине тесемки фартука и скину­ла его, бросив на очередную вешалку. Так же спокойно сняла и синий служебный халат, который тоже походя устроила на очередной вешалке, и осталась в простом домашнем платье с тугим пояском.

«Похоже, у нашей дамы серьезные намерения, — с юмором подумал, следуя за ней, Владимир. — Куда она так торопится?»

И вот ведь, черт возьми! Мыслишка-то промельк­нула скорее как легкий футбольный пас, а глаза так и прилипли к фигуре женщины. А что? Ну бедра, пожа­луй, крупноваты, зато не рыхлые, а подбористые, силь­ные. И икры крепенькие, полные, и талия тоже «имела место быть» именно там, где ей и положено. Грудь, может, великовата, и что с того? Известно ведь — хо­рошего человека должно быть много. А у крупных лю­дей и характеры мягче, и в контактах они проще, дос­тупнее. Вот и эта двигалась легко, словно играючи, лов­ко, быстро — при ее-то полноте. Подумаешь — не изыс­канная красавица с обложки! А кому они нужны — те стервы? Не, нам бы вот такую, с попкой в полтора об­хвата и раскаленным темпераментом, чтоб в руки взял и с ходу ощутил — то самое! Недаром же титаны Воз­рождения безоговорочно отдавали предпочтение именг но крупным и сильным женским фигурам, а уж они-то знали толк и в женском теле, да и во всем остальном, в чем мы их уже никогда не догоним...

Чувствовала она его взгляд или нет, он не мог бы ответить себе с уверенностью. Скорее, да, потому что когда они вошли в некий отгороженный от вешалок закуток, где теснились стол, стулья, маленькая тумбоч­ка, какие обычно стоят в спальнях у кроватей, и оби­тый старинной парчой диван с высокой резной спин­кой — наверняка бутафорский, она обернулась нако­нец и сказала:

— Вот здесь можно поговорить спокойно, чтоб ник­то не мешал. Здесь у нас место для отдыха. Даже чаю можем попить, хотите? — А на открытой ее шее вспых­нули алые пятна волнения. Но она, будто знала об этом, спокойно сняла со спинки стула легкую косынку (что она, специально для этой цели висела тут?) и накинула себе на плечи. — Садитесь, Володя, — и показала на диван, а сама, отвернувшись от него и низко нагнув­шись, стала доставать из тумбочки чайник. И снова, как бы и невзначай, но довольно настойчиво продемонст­рировала ему всю свою пышную и зрелую стать. А по­том легко выпрямилась с электрическим чайником в руках и в упор уставилась напряженным взглядом — будто проверяла его реакцию.