Зная, что Гурген придет затемно и под легким кайфом (он нюхает клей вместе с друзьями за сараями), я отодвинул люк и спрятался за липой. Когда увидел его, шагавшего нетвердой походкой через двор, ждал, что он упадет в яму сам. Но он, как чувствовал опасность, взял чуть левее. Хотя обычно в таком состоянии он забирался на кругляш люка и подпрыгивал несколько раз, чтобы потревожить тетю Розу, рано укладывающуюся спать. Он тоже не мог ее терпеть. И тут — идет мимо. Мне ничего не оставалось, как выбежать из-за липы и толкнуть Гургена в спину (но сначала я сорвал с его шеи шнурок). Сделав это, я быстро взбежал по ступеням на свой этаж и проскользнул в квартиру. Зура сидел в нашей комнате, рисовал. Он даже не заметил, что я выходил. Думал, я сплю на маминой кровати.

Гургена только утром нашли. Увы, живого. Я надеялся, что он истечет кровью. Но потом понял: хорошо, что он не помер. Случись это, расследование бы началось и меня могли вычислить. А так — я вышел сухим из воды. Но чуть Дато не подставил. Почему-то все решили, что это он Гургена столкнул. К счастью, у брата алиби имелось, его Маша подтвердила, подружка Давида. Я этому обрадовался не потому, что за брата переживал. Мне по большому счету все равно, за какое преступление его в конечном итоге посадят: за совершенное им или мной. Все равно ведь это рано или поздно случится. Пусть лучше поздно. Мне пока нужна его защита. От Зуры в этом смысле никакого толка…»

Давид прервал чтение и швырнул дневник на диван.

— Не могу продолжать! — выпалил он и повалился на спину, закрыв скрещенными руками лицо. — В голове не укладывается, что наш Одуванчик был таким монстром…

— Если бы я не узнал почерк, то подумал бы, что это не он писал, — вздохнул Зура. — Я всегда считал себя очень проницательным человеком. Думал, вижу людей насквозь. Ну, или хотя бы подсознательно чувствую фальшь. А что оказалось? Со мной бок о бок жил, как ты выразился, монстр, а я даже заподозрить это не смог.

— Хотите, я продолжу чтение? — предложила Маша.

— Хорошо, давай… — ответил Дато.

— Дай мне, пожалуйста, тетрадь.

Он нащупал ее и протянул. Маша взяла. Открыла. Нашла следующую запись:

«Умерла мама…

Вот уже неделю живем без нее. Зура часто плачет, вспоминая ее. Дато пролил слезы всего раз, на похоронах. Мои же глаза сухи. Все думают, что я в шоке. Раздавлен горем. А я просто не могу выжать из себя ни слезинки. Чем старше становлюсь, тем мне сложнее притворяться. Скоро Зура, как самый чувствительный, раскусит меня. Он уже на меня косо смотрит. Все спрашивает, что я чувствую, когда думаю о маме. А я не знаю, что ответить. И заплакать, чтобы он от меня отстал, не могу.

Если б я был хоть немного расстроен тем, что она умерла, я бы сыграл горе. Но ее кончина меня совсем не тронула. Пожалуй, без матери мне будет легче жить. Не придется терпеть ее ласки и нравоучения — она любила и то, и другое. То тискала меня, то уму-разуму учила. Ей, видите ли, не нравилось, что я не развиваю свои таланты. Ей хотелось, чтоб я по примеру Зуры ходил в художественную школу и отправлял свои рассказы в газеты. Если бы она знала, что я считаю своим настоящим талантом и как развиваю его, пришла бы в ужас…

Хочу стать бойцом. Именно бойцом, а не профессиональным военным. Те подчиняются приказам. А я хочу оставаться свободным. Возможно, убивать за деньги. Кажется, таких людей называют киллерами. Думаю, я смогу. Я хладнокровен, собран, лишен жалости к людям, умею казаться не тем, кем являюсь, иначе говоря, маскироваться, а еще я меток и быстр. Ножи метаю виртуозно. И из рогатки палю по целям без промаха. Огнестрельное оружие пока мне в руки не попадалось. Увы. А так хочется попробовать пострелять из настоящего… Хотя… Нож и рогатка при умелом обращении тоже могут стать причиной смерти…»

Маша оторвала взгляд от тетради. Записи велись на грузинском языке, который она подзабыла, и чтение ей нелегко далось.

— А можно попить?

Зура протянул ей стакан с вином.

— Воды, — покачала она головой.

— Только из-под крана…

— Пусть.

Зураб встал с кресла и направился к раковине. Когда-то воду в умывальник набирали из колонки. Но Зураб провел водопровод. Отгородив часть комнаты, сделал ванную с туалетом. Но и раковину оставил. Сейчас в ней лежало несколько грязных тарелок. Зураб, в отличие от Дато, не был аккуратистом. Мог не помыть с вечера обувь, оставить посуду с остатками еды, не заправить постель. Маше когда-то это не нравилось, а теперь она считала, что на такие мелочи не стоит обращать внимания. Подумаешь — чашка не помыта! Земля из-за этого вращаться не перестанет. Так стоит ли нервничать из-за такой малости?

Зура налил в стакан воды (в Тбилиси она употреблялась некипяченая), подал его Маше. Она выпила.

— «Свершилось! Я сбежал. Денег у меня не так много, как хотелось бы, но на первое время хватит. Я мог бы еще подкопить, но уже сил не было находиться дома. Сейчас для меня главное не попасть в лапы милиции. Иначе меня вернут домой. Я же еще мал. Увы…» — Маша прервала чтение, посмотрела на братьев. — Сколько ему было на тот момент?

— Двенадцать, — ответил Зура.

— Совсем ребенок, — покачала головой она. Перевернув страницу, нахмурилась. — Размыто все, не прочесть… — Еще раз перелистнула. — А тут кровью залито. Смотрите! — показала разворот, где поверх текста алели крупные капли. — Ага, вот опять читаемо… «…А убивать, оказывается, не так легко. Не морально — физически. По крайней мере, мне, мальчишке, в котором сорок пять кило веса. Тетка, которая стала моей первой жертвой, сама едва меня не шлепнула. И это при том что она в годах и здоровьем слаба. Я потому и выбрал ее. Жила она на отшибе горной деревушки. Одна. Убив ее, я мог поселиться в ее доме. Я собирался задушить ее. Постучать в дом, попросить воды. Когда бы она меня впустила, я накинул бы ей на шею удавку и за несколько секунд лишил ее жизни. Но все оказалось не так просто. Я слишком слаб пока. Поэтому не смог проделать все так, как планировал. Бабка, хоть маленькая и худенькая, но жилистая, сильная, вырвалась, схватила со стола нож и ткнула меня в бок. Хорошо, что я сознание не сразу потерял и успел двинуть ей по голове сковородой. Она упала. Я тоже. И отключился. Когда очнулся и подполз к старухе, оказалось, она дышит. Пришлось ее еще несколько раз ударить по голове… Это не очень приятно — слышать хруст ломающегося черепа! А еще хуже то, что кровь брызжет на тебя…»

— Он что, писал дневник прямо там? На месте преступления? — ужаснулся Зура.

— Возможно. Но эта запись сделана не там. Читаю дальше: «Рана не заживает. Чувствую себя ужасно. Температура. Из дома старухи пришлось убраться — похоронить ее я не смогу, сил не хватит, а на жаре она скоро начнет разлагаться и вонять. Взял с собой деньги, лекарства и кое-что из еды. Ушел километров за десять от деревни. Дальше не смог. Разбил лагерь в горах. Тут хорошо, тихо, спокойно, ручей рядом и много змей. Мне нравятся эти создания. Наблюдаю за парочкой, что живет в расщелине неподалеку…»