Во время экскурсии Лютер спросил у Стейши, есть ли у них список конференций и корпоративных выездов, проводившихся в отеле в последние три года, а также письма от участников, подтверждавших, что они удовлетворены приемом. Такой список он тоже нашел в выданной ему папке.

Он вручил ей – словно визитка выглядела бы слишком неприлично для Мартина Мозеса из фирмы «Приватные церемонии», устраивающей элитные мероприятия, – кремовую кувертную карточку с тисненой рамочкой, без имени, где стоял лишь десятизначный номер телефона в Атланте, выведенный изящным каллиграфическим почерком.

Перед отъездом из Миннесоты он кое-что разузнал о «Приватных церемониях», выяснил, что Мартин Мозес – совладелец компании, и попросил Ребекку, наделенную разнообразными талантами, написать на шести пустых карточках номер телефона.

– Меня, конечно, не будет в офисе до следующего понедельника, – сказал он Стейше. – Такие командировки выматывают, как вы можете догадаться, и, чтобы не сойти с ума в дороге, я просто отказываюсь принимать сотни звонков на мой сотовый.

– Сотовые – дьявольское изобретение, – согласилась Стейша О’Делл.

– Но я непременно свяжусь с вами в начале следующей недели. И если я не найду Шангри-Ла[32], которой пока не открыл, то, думаю, мы договоримся о приемлемой дате, когда у вас будут пятьдесят свободных номеров. Этот отель, этот городок – они вроде прекрасного яйца Фаберже с драгоценными камнями. Рай в миниатюре.

Сидя за штурвалом лодки с электромотором, снабженной балдахином, Джейн Хок молча объезжала тихое озеро, воды которого, серебрясь под тусклым небом, со слабым журчанием расступались перед лодкой. Никто больше не катался здесь в этот день, слишком холодный, чтобы отправиться на рыбалку или наслаждаться великолепными видами берегов.

Лодку можно было взять не только в отеле, но и в городе, что и сделала Джейн. Сотрудник прокатной конторы показал ей несложную систему управления и сообщил интересные факты об истории озера. Он был приятным, даже веселым и помог Джейн сесть в лодку, но что-то в нем вызывало беспокойство. Не узнал ли он ее, несмотря на парик, контактные линзы и очки? Но когда Джейн отъехала от причала, он не стал доставать сотовый или спешить за помощью, а вместо этого постоял с минуту и помахал ей на прощание, словно искренне хотел, чтобы гостье все понравилось. Проехав около мили, она решила, что эти странности – всего лишь признак рабочего рвения, которое большинство людей сочли бы утомительным, особенно в такой неторопливый день, а также вежливости на грани галантности, редко встречавшейся теперь в Америке, где люди становились все более неотесанными.

Проделав примерно две трети пути до западного берега, она увидела обнесенный стеной дом; ворота, выходящие к озеру, вели прямо на пристань. Джейн не сбросила скорость и проплыла мимо, опасаясь превратиться в наблюдаемого наблюдателя, но все же осмотрела пристань и ворота, не пользуясь биноклем.

Полчаса спустя, направляясь обратно на меньшей скорости, она все-таки решилась и взяла бинокль. У девятифутовых ворот, выходящих на пристань, стоял подросток лет четырнадцати-пятнадцати; обхватив металлические стержни решетки, он смотрел сквозь них на озеро. Джейн подумала, что это он тогда подошел к створчатому окну, где стоял мальчик помладше, обнял его за плечи и увел вглубь комнаты. Теперь он, казалось, заразился меланхолическим настроением младшего и смотрел на воду так же, как тот смотрел из окна.

Джейн очень хотелось подогнать лодку к пристани, привязать ее и спросить мальчика: «Что это за место? У вас все хорошо?» Но вместо этого она поплыла в сторону прокатной конторы. Служащий был по-прежнему любезен. После этого она пошла прогуляться по городу.

За неделю до происшествия в отеле «Веблен», в четверг, незадолго до трагической смерти превосходного губернатора, всеми любимого конгрессмена и его почитателей, Бут Хендриксон, высокопоставленный чиновник Министерства юстиции и надежный союзник Дэвида Джеймса Майкла, внедрил в город восьмерых оперативников, чтобы те обеспечили Кору Гандерсан всем необходимым и не позволили ей свернуть с пути к славе, а также взяли в свои руки контроль над расследованием сразу после взрыва и пожара.

В воскресенье их осталось трое. Им поручили мгновенно обрубать все концы, которые могли привести к раскрытию проведенной операции.

Старшим агентом в этой урезанной группе был Хью Дарнелл, который в лицо назвал Кору дурой и костлявой сукой. За свои сорок шесть лет Хью был три раза женат, и каждый раз на мегерах, после чего зарекся жениться. Уже год, как единственной его подругой была бутылка, хотя он скрывал от подчиненных свою пылкую страсть.

Воодушевленный бурбоном, он прибыл на место во вторник, убежденный, что владеет ситуацией, и узнал, что шериф Лютер Тиллмен взял недельный отпуск с понедельника, оставив вместо себя своего помощника Гуннара Торвала. Следовало тут же доложить об этом Буту Хендриксону. Но если бы существовала премия «Козел года», Хендриксон неоднократно становился бы ее лауреатом. Хендриксон и Хью одинаково видели будущее Америки, однако Хью предпочел не сообщать боссу о своем просчете.

Вместо этого, начиная со второй половины дня вторника, он и двое оставшихся в городе агентов, Хассан Загари и Кернан Бидл, по очереди вели наблюдение за домом Тиллмена из нескольких автомобилей, которые ставили в полуквартале от него, на другой стороне улицы. Они видели, как возвращалась из школы Джоли, дочь Тиллмена, и как вскоре после этого выходила его жена, чтобы взять почту из ящика на улице. За несколько часов их дежурства шериф не показался ни разу – может быть, смотрел спортивную передачу, прихлебывая пиво.

Харли Хиггинс целый день готовился к тому, что произойдет ночью. Он исходил из того, что за ним наблюдают, и поэтому ограничился двумя видами поведения: иногда беспокойно шагал по дому и территории, словно тигр в клетке, слышащий зов джунглей, а иногда сидел ссутулившись на скамье, стоявшей на лужайке, словно пребывал в депрессии, или долго смотрел на озеро сквозь решетку ворот у пристани, которые были заперты. Он надеялся навести их на мысль, что собирается бежать этим путем.

Кроме того, он проводил время с остальными семью обитателями дома, так, чтобы эти встречи казались случайными и были недолгими. Гипотеза о наблюдении подразумевала, что любое его слово могло быть услышано, и Харли, усевшись на унитазе своего ватерклозета, взял фломастер и сделал на ладонях две надписи. На левой руке сообщалось: «ПОБЕГ 8:00. БИБЛИОТЕКА. БЕЗ ОБУВИ». На правой было продолжение: «ОНИ СЛЕДЯТ ЗА ОБУВЬЮ. МОРГНИ ТРИ РАЗА, ЕСЛИ ДА». Все семеро моргнули. Это означало, что даже хрупкий Джимми Коул все понял и будет на месте в восемь часов.

Прежде Харли всегда совершал побеги после полуночи, когда сотрудники по большей части уже спали. Если они весь день наблюдали за ним, то, возможно, предполагали, что он предпримет попытку позднее, по уже отработанной схеме, только на этот раз выберется через ворота пристани. Харли назначил побег на восемь часов: почти все сотрудники будут в главной столовой, а они, узники, смогут передвигаться по дому, меньше рискуя быть замеченными.