На кухне я нашел свечи. Многие петербуржцы держали их на случай отключения освещения… в Санкт Петербурге вообще много довольно смешных, оригинальных вещей и привычек, которые вы не встретите в любом другом городе Империи. Да что тут говорить – приезжайте, посмотрите сами. Так лучше, чем рассказывать.

Костюм оказался даже велик… в сочетании с бородой да шевелюрой строгий костюм выглядел вообще дико. Провел руками по волосам, по бороде… и надо подстричься да побриться, но нельзя. Мало ли что придется в Афганистане еще пережить.

Решил, что все-таки надо привести себя в порядок. Пойду в парикмахерскую, постригусь и подровняю бороду, сделаю короткую, окладистую. Все мусульмане знают, что борода – ваджиб[62], вот только относительно ее длины есть разночтения. Наиболее радикальные мусульмане считают, что укорачивать бороду вообще нельзя, пусть растет как растет, отчего становятся похожими на гномов. Менее радикальные считают, что надо оставлять столько длины, сколько хватит, чтобы захватить в кулак, а остальное можно отрезать. Еще менее радикальные считают, что борода есть борода, а какой длины – это уже личное дело правоверного. Будем считать, что я не слишком ретиво соблюдающий. Еще бы покрасить… седины уже слишком много.

И позвонить надо. Забросить удочку. Посмотрим, что на нее клюнет.

Графа Николая Толстого я решил ловить в самом аристократическом и недоступном клубе Санкт-Петербурга, членом которого являлся и я сам – Императорском яхт-клубе. Для того чтобы вступить туда, нужно быть владельцем яхты длиною не менее ста британских футов, совершить на ней по меньшей мере одно путешествие и выдержать баллотировку среди членов клуба. Она происходила раз в год и отличалась подлинной свирепостью: один черный шар уничтожал пять белых, причем среди членов клуба были и такие, которые кидали черные шары всем подряд. Баллотировку я прошел, когда был уже контр-адмиралом – на грани. Все-таки репутация у меня была далеко не однозначная, я получил два черных шара и больше не получил лишь потому, что был жив мой дед, а он входил в правление клуба, последние два года был командором клуба. Не исключено, что в ближайшее время членства в клубе я лишусь.

В парикмахерской «Гришара» на Невском меня привели в порядок… бороду носить было немодно, но здесь были мастера, которые и из бороды умудрились сотворить что-то пристойное. Еще в одном месте – надеюсь, там меня не узнали – я отгладил как следует костюм. Пусть и готового платья, но приличный на вид. Дорогие часы как последний штрих образа я надел в салоне черного «БМВ», который взял напрокат на три дня, поставив на стоянку «Форд». Если я прибуду в клуб на «Форде», меня неправильно поймут…

Так при относительном параде я подкатил к зданию клуба, факт членства в котором не брезгуют указать на визитке лучшие люди России. Крайний раз я здесь был с фельдмаршалом Раевским.

Лакей на входе был новым и меня не узнал.

– Любезнейший…

Я положил на поднос свежеотпечатанную визитку.

Лакей вгляделся в визитку. Потом в меня.

– Александр Владимирович… Ваше Высокопревосходительство…

Я поднес палец к губам:

– Тихо. Мне хотелось бы сохранить инкогнито. Я только оттуда, понимаете? Не хочу излишних расспросов.

Зловещее понятие «оттуда», забытое в семидесятые, снова прочно вошло в нашу жизнь. Заплати любую цену, неси любую ношу, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом…

Лакей закивал, даже истово. Служил…

– Боцман Кашинцев здесь? Мне он нужен, и срочно.

– Сей секунд, Ваше Высокопревосходительство. Сей секунд…

Боцман вышел меньше чем через минуту. Увидев меня, обрадовался… служил еще вместе с дедом.

Я приложил палец к губам:

– Виктор Павлович, как-то в здание попасть можно не через парадный вход? У меня тут небольшой тет-а-тет.

– Разумеется, – не задумываясь ни на секунду, сказал Кашинцев. Вот для него я всегда был и буду своим.

Меня провели ходом, которым члены клуба обычно не пользуются: он вел прямо на второй этаж, причем со двора. Там были кабинеты. Свободный нашелся…

Тень от портьер, прикрывающая сочащийся через окна, еще не погасший дневной свет. Лампа с абажуром, светит так, что половина комнаты не видна. Кажется: еще немного – и выступит из темноты лицо Кахи Несторовича, с черными провалами вместо глаз… он любил эффектные жесты. Засмеется своим хрипловатым, кашляющим смехом и сразу пояснит, что нужно делать и как поступать.

Не хватает нам вас, Каха Несторович. При вас такого не было…

– Извольте, Ваше Высокопревосходительство…

– Благодарю… – Я не стал давать на чай, чтобы не обидеть боцмана, – официанта не нужно, просто оставьте меня здесь. И заприте дверь.

– Слушаюсь…

– И вот еще что… – остановил я заторопившегося привратника, – граф Толстой здесь бывает, я слыхал…

– Который, Ваше Высокопревосходительство?

Ах да…

– Младший.

– Бывает, как не бывать. Изволите доложить о вашем присутствии?

– Нет, братец, нет… Ни в коем случае. Хочу попросить об одной услуге. Если граф Толстой прибудет сюда и востребует кабинет на верхнем этаже, проводите его в этот кабинет, будьте любезны. Ничего не сообщая ему о моем присутствии. И перед этим прозвоните сюда, сообщите…

Я не знаю, что подумал боцман – а подумать можно было многое, при том что выяснения отношений, разбирательства, собеседования по вопросам чести в клубе строго-настрого запрещались. Но и тут старик не колебался ни секунды.

– Всенепременно, Ваше Высокопревосходительство.

Дверь за старым боцманом закрылась…

Я осмотрелся в кабинете – быстро, прежде всего на наличие подслушивающих устройств. Их здесь не должно было быть, в конце концов, здесь высшие сановники Империи отдыхают, найдут прослушку – голову оторвут. Но по нынешним временам могло быть все.

Стол, портьеры, дверной косяк, лампы. На некоторые виды реагирует помехами сотовый телефон, но его у меня не было. Розетка… там тоже может быть, но у меня не было отвертки, чтобы проверить. Ограничился тем, что переставил кадку с пальмой, хоть немного, но звук исказит. Если будет что искажать…

Портьеры… Лампа…

Вот это должно было быть моим и не стало. По уму, уже после Великобритании, крайний случай после Персии я должен был осесть в Санкт-Петербурге, получить штабную или придворную должность и продвигаться дальше в табели о рангах – хоть до канцлера Империи. Родственные связи и родовитость это позволяют, ум, надеюсь, тоже. Это нужно было сделать хотя бы потому, что в Североамериканских Соединенных штатах мне грозила смерть, я уже тогда был засветившимся разведчиком, и если не североамериканцы, то британцы вполне могли предпринять против меня что-то.