Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я знала, что он ничего со мной не сделает сейчас, но одновременно чувствовала, что, если бы завтра мой труп нашли на проезжей части, даже при наличии свидетелей, ему бы ничего не было за это.
– Я не обсуждаю свои планы с посторонними людьми.
– Ну какой же я посторонний, Алёночка. Я отец твоего молодого человека, имею право знать ответ на свой вопрос.
Что ж, мой статус был официально им признан. Может, не всё так страшно, как мне кажется?
– Стать олимпийской чемпионкой. В этом весь смысл, – пожимаю плечами, говоря очевидное.
– Чудесная целеустремлённость. Пожалуй, я даже понимаю, почему мой сын так долго тобой заинтересован. Умница, красавица, чемпионка. Не то что эти тупые курицы, что вертятся всё время вокруг него.
Он говорил грубые, но вроде правильные вещи, только я отчего-то чувствовала, что в его словах нет и капли искренности. Ему было всё равно, почему его сын со мной, а не с тупой курицей. Знать бы, к чему сейчас всё это.
– Если это всё, то я могу идти? – вновь нетерпеливо спрашиваю.
– Нет. Не всё. Я хочу, чтобы ты рассталась с моим сыном.
Когда он произносил эти слова, его тон ничуть не изменился. Был наполнен всё той же патокой, какую источал, хваля меня. Из уст мёд льется, а в глазах чернота и пустота, только, в отличие от взгляда Клима, в его глазах как будто гниль разлагается. Я чувствовала, каким смрадом пахнет его душа за этим дорогим одеколоном.
– Вы можете хотеть всё что угодно.
Он опрокидывает голову и начинает заливисто смеяться, демонстрируя белый оскал идеальных зубов, контрастирующих с ухоженным загорелым лицом, будто я произнесла самую весёлую шутку из всех, что он слышал, а по моей коже бегут холодные мурашки.
– Если ты этого не сделаешь, можешь забыть об Олимпийских играх, ты можешь тренироваться сколько угодно, но я сделаю так, что ты не будешь участвовать ни в одном чемпионате.
Меня пробивает озноб от этих слов, начиная потряхивать как в лихорадке. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, в которых плещется ужас. Вижу и знаю – исполнит сказанное. Ещё до моего ответа он, очевидно, понимал, что для спортсменки такого уровня, как я, самое главное в жизни.
– Зачем Вам это, что я Вам сделала?
Я действительно не понимаю, чем не угодила: была недостаточно хороша, богата, с родословной как у дворняжки, а не породистой суки? Какая ему вообще разница, с кем его взрослый сын?
Он смотрит на меня снисходительно, с вершины своего положения, я, должно быть, для него всего лишь пешка, которую следует устранить.
– У меня свои планы на сына, и ты в них не вписываешься.
Не знаю, какие у него планы на сына, но видела в газетах, что Анатолий Самгин избирается в Совет Федерации Федерального Собрания. Уж не знаю, как это связано, но интуиция подсказывала, что связь есть.
Это грязный шантаж.
– Подумай, девочка, чего ты лишишься, если выберешь сейчас моего сына. Неужели ты думаешь, что сможешь долго удерживать его интерес? Я знаю своего сына. У вас не получится долго и счастливо и до конца твоих дней. Для него ты всего лишь нелёгкая добыча. Как только ты ему приешься, чувства начнут охладевать, и он непременно станет обращать внимание на тех девушек, к которым привык. А ты останешься лишь приятным воспоминанием. Так стоит оно того, чтобы из-за него рушить своё будущее?
Он бил словами как плетью, каждым из них попадая по ране, каждым из них попадая в цель.
Да, зерно сомнений упало в плодородную почву. Но вместе с тем я не могла представить, как откажусь от Клима. Второй раз передо мной встаёт выбор, либо он, либо спорт. От вихрей мыслей разболелась голова, начало печь где-то в темечке.
Вижу за окном дом бабушки. Меня доставили с эскортом.
Раздаётся щелчок блокировки двери, тяну на себя ручку, и дверь действительно распахивается. Но я не выхожу. Поднимаю глаза на Самгина-старшего, он следит за мной, наблюдает, выверяет реакцию.
– Идите к чёрту.
Меня никто не останавливает. Я просто покинула салон автомобиля, преодолела путь до крыльца и дрожащими пальцами вставила ключ в дверной замок. Зашла в дом и побежала к окну, выходящему на дорогу. Машины уехали.
Сев за стол в кухне, утопила лицо в ладонях, пытаясь понять, что делать и как жить. Надо рассказать Климу. Или не надо? Что он может с этим сделать? Мне было страшно, и сердце гулко, испуганно билось в груди. Неприятное знакомство тревожило.
Жутко осознавать, что для человека, подобного Самгину-старшему, ничего не стоит меня уничтожить, даже совесть не поколеблется, её у него попросту нет. Поэтому у меня не находилось оснований полагать, что он не претворит слова в жизнь.
Когда на следующий день Клим забрал меня от бабушки, то сразу понял, что со мной что-то не так. После разговора с его отцом я вся была как на иголках, пришлось пить успокоительное, но мысли продолжали разъедать мой мозг, не давая мне уснуть. И сейчас была совсем не в себе после пары часов сна, которые не принесли ни отдыха, ни успокоения.
– Алёна, что происходит? – спрашивает он тревожно, не зная, как ко мне подступиться, когда мы уже сели в автомобиль.
Слышу его вопрос и начинаю задыхаться, мне не хватает воздуха, я совершаю бесполезное судорожное движение ртом, как рыба, выброшенная на берег. Отстёгиваю ремень безопасности и нагибаюсь в его машине к своим коленям, пытаясь дышать, но ничего не получается. Грудь будто тисками сжало, и я никак не могу вздохнуть, расправить лёгкие. С каждой секундой становится всё хуже и страшнее. Самгин тут же останавливает машину и вытаскивает меня на улицу. Я чувствую, что он напуган и растерян, но сама не понимаю, что сейчас со мной происходит.
Прижимает меня к двери своим телом и поднимает голову руками.
– Дыши, Алёна, дыши, – и сам вдыхает, а я смотрю на него не отрывая глаз, пытаясь