И я сделала то, что должна была сделать: вышла вперед. Ники не стал спорить, просто шагнул назад и уступил мне лидерство. Домино заколебался, но когда Ники отступил, мы с ним оказались на одной линии, что вполне годится. Ни за чью спину я не пряталась.

Но Лисандро увидел, как я поступила, и шагнул вперед. И он, и Ники вполне были в себе уверены, им не надо было никому доказывать, что они — настоящие мужчины. Это мне в них обоих нравилось.

А вот в крупном мужике, стоящем перед нами, я сомневалась. Вполне было ожидаемо, что он тоже уверен в себе, но это оказалось не так. И дело не в том, что они оборотни, а он нет. Я стояла и смотрела на него, осознавая, что будь он моим другом, я бы задала ему кое-какие вопросы, но он им не был. Настоящему другу можно доверять, что он тебя не станет похищать, пытать и насиловать, а не станет ли Олаф — я точно не знала. И от мысли с ним дружить меня дрожь пробирала.

Бернардо догнал его и сказал, несколько торопясь:

— Тут в больнице есть еще кто-нибудь?

Он встал так, чтобы видеть нас обоих, но как-то так, чтобы не оказаться точно между нами.

— Мы приезжали к маршалу Карлтон, — ответила я, не сводя глаз с Олафа.

— Которая подхватила ликантропию? — уточнил Бернардо.

— Ага.

Олаф смотрел на меня глубоко посаженными глазами, будто двумя пещерами в лице, где в темной глубине мелькает далекий огонь.

— Как она переживает потерю значка? — спросил Бернардо, и это наводило на мысль, что вопрос ему небезразличен.

Каждый маршал противоестественного отдела жил с мыслью, что он может быть следующим. Когда охотишься на оборотней, это входит в профессиональный риск.

— Формально у нее пока не могут отобрать значок, — ответила я.

Бернардо нахмурился:

— Почти любой маршал отдал бы его сам, как только получил бы подозрительный анализ.

— Но он не был бы обязан.

Бернардо имел в виду другое, но вслух это произнес Олаф:

— Ты ее позвала с нами на охоту.

Голос его был ниже обычного, грудной рокот — словно из-за каких-то эмоций тембр изменился.

— Ага.

Я подавила желание передвинуть руку ближе к оружию. Он ничего не сделал, чтобы меня напугать. Просто стоял и смотрел. Для него этот взгляд был даже не враждебным, просто пристальным.

— Мне не нужна еще одна женщина на этой охоте. Помимо тебя.

— Не тебе выбирать, кто участвует. Ордера принадлежат мне и Эдуарду. Он уже позвал с собой Ньюмэна.

— Мальчику надо учиться, — ответил Олаф. — А девочка станет вервольфом, месяца не пройдет. Ее учить — зря время тратить.

Он был прав — по сути дела.

— Ей это необходимо, Отто. — Я успела вспомнить, что официально он — Отто Джеффрис. Маршал Отто Джеффрис.

— Она будет обузой, — сказал он, глядя мне в глаза, но именно в глаза.

Я не могла бы его обвинить, что он таращится на мою грудь или что-то в этом роде. Я в глаза умею смотреть, и обычно мне это нравится, но во взгляде Олафа что-то было, отчего сейчас казалось, будто у его глаз есть вес, который я держу — просто тем, что стою здесь. Если бы он был вампиром, я бы напустилась на него, считая, что он творит вампирские фокусы, о которых я не слыхала, — но нет, тут другое. Просто его личность. Тяжесть его личности — и нашей растущей общей биографии.

— Может быть. Все равно она с нами.

— Зачем? — спросил он, и я подумала, что вопрос искренний. Честная попытка понять, что я делаю и зачем, так что ответ тоже должен был быть честным.

— Потому что у нее рухнула самооценка, и она считает себя уже монстром. Отец не хочет даже взять ее за руку, как зачумленную.

Я мотнула головой, не пытаясь скрыть злости.

— Что тебе до нее? Она же чужая для тебя.

— Не уверена, что могу тебе объяснить.

— Когда-то я решил бы, что ты хочешь сказать, будто я слишком глуп и не пойму. Теперь я так не думаю.

— Нет, и так я никогда не думала.

— Тогда объясни мне, почему тебе не все равно.

— Потому что полагается помогать друг другу, Отто.

Я развела руками так широко, что даже плечами пожала — дескать, никакого лучшего объяснения не придумаю.

— Если человек ценен на нашей работе, то ты хочешь, чтобы он был здоров и мог тебя поддержать. Это просто здравый смысл. Но эта женщина-маршал бесполезна. Она психологически травмирована, а это замедляет реакцию. И она будет принимать неверные решения.

— Этого ты не знаешь, — возразила я.

Он улыбнулся самодовольно:

— Это я как раз знаю.

— Ты не знаешь Карлтон. И не знаешь, какова она сейчас будет в работе.

— Она женщина. Слабой она будет.

Вдруг оказалось, что мне совершенно не трудно смотреть ему в глаза. От злости многое становится легче сделать.

— Мне напомнить тебе очевидное?

— Если хочешь.

— Тебе не мужчина руку сломал.

Бернардо чуть вдвинулся между нами, заставив нас обоих посмотреть на него.

— Давайте с этим делом за дверь.

— Почему? — спросила я.

Он наклонился так, что его длинные прямые волосы соприкоснулись с моими. Пахнуло дорогим одеколоном — пряным и мускусным, но едва-едва, не слишком, только вблизи ощутимым. Не так, как бывает у мужчин, которые в нем купаются. Как бы ни был хорош одеколон, мужчина, выливающий его на себя в избытке, пахнет мерзко. Бернардо мерзко не пахнул.

— Потому что врачам мы рассказали совсем другое.

Ой!..

А вслух я сказала:

— Извини, конечно, Пойдем отсюда.

Мы вышли через большие двери во внешний мир. Меня остановила женщина в белом халате, с коротким хвостом каштановых волос. Почти сразу я узнала ее — она присутствовала, когда мне швы накладывали, среди интернов. Что ей нужно было от меня — я понятия не имела, но остановилась, если просят — для этого я достаточно женщина.

Мужчины остановились вместе со мной. Девушка-интерн несколько смутилась и жестом попросила меня отойти в сторонку. Я подумала, что она хочет мне задать вопрос по поводу моих способностей заживления ран, или даже попросит показать рану. Такое бывает у профессионалов-медиков: хотят видеть результаты своей работы.

Она была лишь чуть выше меня, пять футов пять дюймов примерно. Но когда она подалась ко мне, я посмотрела вниз и увидела каблуки как минимум в два дюйма.

— У маршала Форрестера жена и дети, а другие маршалы, которые с вами?

Я не стала объяснять, что официально они с Донной не женаты. Они живут вместе дольше, чем мы с Микой и Натэниелом и лишь на пару лет меньше, чем тянется наш роман с Жан-Клодом.