Начало матча с Чили было омрачено, однако, неприятным инцидентом: Яшину заехал бутсой по голове центрфорвард Онорино Ланда, и вратарь вынужден был продолжать игру с сотрясением мозга (замены еще не разрешались). Его качало, потемнело в глазах. Долг и отвага истинного спортсмена только и удержали на поле. А мнения очевидцев о двух пропущенных мячах со временем разделились натрое: одни клеймили Яшина, другие дивились не этим голам, а мужеству вратаря, доигравшего до конца, третьи же вообще не признавали эти голевые удары легкими, а потому вовсе не желали обсуждать его вину.

Однако сразу по возвращении Яшин был объявлен если не единственным, то главным виновником поражения, подвергся чудовищным оскорблениям футбольной швали, обструкции на стадионах, особенно в Москве, и посему даже вынужден был взять паузу в чемпионате страны, чтобы обдумать, не порвать ли с футболом вообще. Позднее Лев Иванович признавал сложившуюся ситуацию самой тяжелой для него за длинную череду футбольных лет, самой «ухабистой» на жизненной дороге, поэтому и место ей в специальном разделе «Ухабы большого пути».

В контексте же размышлений о спортивных перипетиях 1962 года интересно проследить, как же такая оказия могла стрястись. Начать следует с происходившего в самом матче Чили – СССР. Я, например, не раз просмотрел кинозапись голов, пропущенных Яшиным, но не берусь оценить их однозначно. Первый мяч левый крайний хозяев Леонель Санчес подрезал метров с 18 из мертвого для ударов по цели сектора между боковой и лицевой линиями, стало быть, под большим углом к воротам. Удар, конечно, был редкостный, и мэтр футбольной журналистики Аркадий Галинский, разбирая всю эту чилийскую вакханалию, писал («Советский спорт» от 24 сентября 1991 года), что если бы тогда существовало «Футбольное обозрение» (популярный тележурнал. – А.С), оно наверняка признало бы этот гол лучшим в сезоне. Получается, самим мастерством исполнения удара Аркадий Романович снимал вину с вратаря.

Андрей Старостин, начальник сборной СССР на чемпионате мира, в книге «Флагман футбола» (1988) заметил: «Яшин находился в оптимальной точке противостояния, и никакой вины, что мяч влетел в ворота, на нем не лежит». Маслаченко, наоборот, утверждает, что Яшин занял неверную позицию у дальней штанги. Однако должен пояснить, что в те времена, когда штрафная не была так насыщена, как сегодня, при боковых подачах с игры или «стандартов» (угловой, штрафной) вратари, включая «лично» Маслаченко, готовясь к отражению угрозы, обычно располагались именно у дальней штанги. Кому и чему верить? Своим глазам, но беда в том, что для меня до сих пор остается неясным, преобладает в этом голе высшее качество нанесенного удара или неготовность к нему вратаря. Скорее всего мастерство произведенного удара было столь высоко, что вызвало оцепенение хранителя ворот.

Второй мяч (при счете 1:1) Эладио Рохас отправил в ворота дальним ударом. Не с 35 метров, как было преувеличено в отчете наших журналистов из Сантъяго и как заученно повторяет теперь Маслаченко, а с 25 – не больше. Тоже, конечно, немалое расстояние, правда, удар оказался и мощным, и закрученным. Но извиняло ли Яшина сие обстоятельство? Сам он за этот мяч себя корил. Галинский снова берет вратаря под защиту и вот в чем прав.

Яшин так и не докричался до своих оборонцев, а ведь пока чилиец тащил мяч, несколько раз громогласно требовал, чтобы они накрыли полузащитника, беспрепятственно двигавшегося аж со своей стороны поля. Наши же пятились от мяча – скорее всего не желали бросать своих подопечных нападающих, которых персонально обязаны были придерживать. В результате перед воротами образовался вакуум, и ворвавшийся туда Рохас, улучив момент, когда защитники начали все же нехотя стягиваться к нему, но напасть еще не успели, нанес свой роковой удар. Наша команда проиграла при полном преимуществе с полдюжиной верных, увы, нереализованных голевых шансов. Но это не амнистирует грубые провалы защитной системы, выстроенной тренерами явно неудачно.

Нельзя умолчать, что некоторые авторитетные участники событий посчитали оба гола сложными для вратаря. Среди них начальник советской команды Ан. Старостин и чилийский тренер Фернандо Риера. Андрей Петрович писал в «Повести о футболе» (1973): «Никто не хотел считаться с тем, что несмотря на дальность дистанций, с которых были забиты голы, отразить их было непросто: через гущу игроков полет мяча не просматривался». При том недоверии, которую порождала атмосфера лжи, окутавшей (и окутывающей до сих пор) наше общество, я поймал себя на подозрении, а не пытался ли Старостин-младший, никогда не скрывавший пристрастия к Яшину, невольно обелить его.

Риера знал о нападках на Яшина в советской печати, но тем не менее через год без колебаний пригласил его в сборную мира, которую возглавил на «матч века». И даже сделал специальное заявление для прессы, полностью реабилитировавшее Яшина: «Такие удары не мог бы парировать ни один вратарь». Но наша подозрительность всплыла и в этом случае.

Слышал, что мнение Риеры о двух мячах в ворота сборной СССР, которое он озвучил первый раз по следам событий, а в 1963 году только повторил, могло исходить из желания приподнять победу собственной команды вместо обесценения ее грубыми ошибками соперников. Но сомнение в правдивости слов Риеры снимал сам факт приглашения Яшина: вряд ли тренер, удостоенный чести готовить сборную мира, рискнул бы пожертвовать своей репутацией на случай серьезных промахов якобы обеленного им вратаря, навлекая на себя колючие вопросы и иронические реплики в прессе. Да и не давал никому Риера поводов для упреков в лукавстве. И позвал Яшина на «матч века», потому что был в нем абсолютно уверен.

Почему же на родине, не успела еще сборная приземлиться в аэропорту, Яшина выдали чуть ли не за преступника, опозорившего страну? Сам Лев Иванович говорил, что на своей шкуре познал силу печатного слова. Подавляющее большинство советских газет опубликовало одну и ту же корреспонденцию из Чили, в которой прозвучало как приговор, что «пропускать такие мячи для Яшина непростительно». Кто-то Льва Ивановича ввел в заблуждение – так и считал до конца дней, что это было сообщение «далекого от спорта журналиста», а незадолго до кончины в интервью телекомментатору Владимиру Перетурину озвучил его имя – Олег Игнатьев. Такую геростратову славу приписывали ни в чем не повинному корреспонденту АПН и многие его коллеги-журналисты.

Между тем, каждому из них ничего не стоило разобраться, как сделал это Галинский. Он поднял корреспонденцию Игнатьева, опубликованную в считанных изданиях, и не обнаружил там никаких обвинений в адрес Яшина. Я немного знал Олега, когда он еще работал в «Комсомолке», и все удивлялся, как мог этот скрупулезный, педантичный, взвешивающий слова человек так оскандалиться с категоричностью своей инвективы. Тоже хорош гусь – удивлялся вместо того, чтобы вникнуть.

А если бы вникнут, то, как и Галинский, легко бы установил, что хулу в адрес Яшина распространили на весь Советский Союз авторы тассовского отчета о матче, который опубликовали все центральные и многие местные газеты. Своих корреспондентов в дорогостоящую командировку власти послать не разрешили (в советское время это они определяли), а кому разрешили (Н.С.Киселеву из «Комсомольской правды», да М.И.Мержанову, представлявшему «Советский спорт» и «Футбол»), было предписано объединиться для общего отчета о матче с корреспондентом ТАСС А.Э. Стародубом и отправить текст в Москву на ленту ТАСС.