– Послушайте, Гуля, мы уже наверняка спрашивали. Но все же хочу повторить: каким еще способом можно попасть в дом? Так, чтобы незаметно? Чтобы не разбивать окон и…

Он умолк, потому что Гуля вдруг прикусила губу и опустила глаза в стол, накрытый обычной, непраздничной скатертью.

– Что? Что такое?

– Понимаете, я совсем не хотела, чтобы так вышло, – нехотя призналась она. – Ни покрывать никого не хотела, ни защищать. Просто забыла. Со всем этим из головы вылетело. Да и не спрашивал потом уже больше никто, как помощника Глеба Сергеевича арестовали, так и…

– Что, Гуля? О чем вы забыли? – Валера поставил на блюдце пустую чашку из-под кофе.

– Есть ведь еще один выход.

– Какой?

– Им сто лет никто не пользовался. Хлам там всякий. Отсек для прислуги. Для инвентаря прислуги, правильнее. Из этого отсека выход дополнительный. Это еще при живой хозяйке было, мне горничная рассказывала. Не любила она, когда прислуга по дому шастает без формы. Велела, чтобы приходили на работу и выходили через ту дверь. Хозяйка померла давно. Порядки поменялись. Про дверь давно забыли. А тут горничная убиралась перед тем, как уйти насовсем. Уже после того, как помощника Глеба Сергеевича арестовали.

– И? Гуля, что? – поторопил ее Валера, кухарка снова замолчала, покусывая губы. – Она что-то обнаружила?

– Да. Ключ.

– Какой ключ?

– Ключ пропал. Ключ от той самой двери, через которую раньше ходила прислуга. Ключ висел на крючке рядом с дверью. Запасной. Он всегда там висел, сколько помню, хотя я редко туда заходила. Но ключ заметный был. Длинный такой, золотистый, с цепочкой. – Она раздвинула указательные пальцы сантиметров на пятнадцать. – О, какой был длинный. С бороздками. И он всегда там висел. А тут пропал.

– И что горничная? Объяснила это как-то?

– А как она объяснит? Дверь заперта. Ключа нет. Может, говорит, хозяин куда дел. Может, говорит, выбросил. Только… – и Гуля снова принялась терзать зубами свои губы.

– Говорите, Гуля, не волнуйтесь, – подбодрил Валера, тронул пустую чашку, похвалил с улыбкой: – Потрясающий кофе вы готовите, Гуля.

– Ой, спасибо. Альберту Вадимовичу тоже всегда нравился. Теперь-то уж что… – она зачем-то задрала голову и долго смотрела вверх, будто могла проткнуть взглядом небеса и дождаться оттуда одобрения покойного хозяина.

– Так что еще говорила горничная, Гуля? Что-то еще заметила, кроме потери ключа?

– Игрушки с фотографиями.

– Что? – Валера наморщил лоб. Разговор напоминал ему игру в ассоциации. – Какие игрушки?

– Игрушки и фотографии в комнате молодой хозяйки были разбросаны. Я-то видела, но подумала, что это мальчик все сделал. Он же заходил в комнату матери на поминках. Когда хозяин с зятем начали спорить, он и ушел. И запросился в комнату матери. Я-то и подумала, что это он разбросал все. А горничная говорит, что убирала там после поминок, невзирая на запрет хозяина. Пылью все заросло, она не выдержала. Все было на местах. Потом даже подумала, что это ваши все разбросали. Обыск ведь был.

– Идемте, Гуля, идемте, покажете мне дверь и игрушки с фотографиями.

– Так она все убрала уже. По местам.

– Не страшно. Покажите все равно. И телефончик горничной, если он есть у вас, дайте, пожалуйста…

– Ну, спасибо, Валера! Ну, удружил! – гундосил часом позже эксперт-криминалист, приехавший на вызов. – Вот чего мне не хватало, так это игрушек!

Взвалив на плечо мешок с игрушками и фотоальбомами, он пошел к дежурной машине. Валера снова повернулся к женщинам, присутствующим при работе эксперта.

– Точно ничего необычного не было возле двери, через которую раньше ходила прислуга?

– Ой, да что там кроме хлама могло быть-то! – недовольным голосом отозвалась горничная, уволившаяся уже несколько дней назад.

– А что из хлама показалось вам непривычным.

– Хлам не может быть привычным, молодой человек, – назидательно отозвалась она. – Моя бы воля, я все оттуда выбросила бы. Альберт Вадимович не разрешал. Иногда даже заходил и проверял. Все ли старые цветочные горшки на месте, все ли швабры там. Музей будто! А мне приходилось таскать с места на место эту рухлядь, чтобы вымывать пол подо всем этим добром.

– Значит, ничего необычного не было, – выдох-нул Валера и повернулся к ним спиной.

– Тряпка, – раздалось за его спиной не очень внятное.

– Что?

– Тряпка. Влажная тряпка там под старой лейкой лежала. Хотела выбросить, да передумала. Вдруг садовник лейку-то эту время от времени берет. И чтобы пол не намокал, тряпку под нее подкладывает. Хотя, если честно, мне уже все равно стало. Увольняться собралась. До тряпки ли мне?

– Она и сейчас там?

– Тряпка?

– Да.

– Наверное. Если Гуля не выбросила.

Гуля не выбросила. Она туда вообще не заходила. И эксперту пришлось вернуться и ползать еще минут двадцать по крохотному пятачку в тесном тамбуре, через который много лет назад ходила прислуга.

Он ворчал, ругался и даже грозился уволиться, указав причиной наглость капитана Арского. Но на следующий день, ближе к обеду, позвонив Валере, буркнул:

– Чутье тебя и на этот раз не подвело, капитан. Есть следы. Есть…

Бледное до синевы лицо Комаровой сливалось с белоснежной наволочкой на больничной подушке. Но оно вдруг перестало быть странно смазанным, незапоминающимся – ее лицо. Оно приобрело скорбное болезненное выражение и оттого сделалось узнаваемым. Теперь бы он ее узнал из сотен лиц в толпе. Точно узнал бы.

– Инна, вы проснулись. Я вижу, проснулись, открывайте глаза, – потребовал Валера и тронул подушку за уголок.

Она со вздохом открыла глаза и глянула на него испуганно, затравленно.

– Ну, ну, не надо так, – угадал он ее беспокойство. – Все более или менее нормально. Для вас нормально.

– В каком смысле? – спросила она хрипло и тут же закашлялась.

Говорить ей было пока сложно. Пуля пробила легкое. Ее еле спасли.

– Оставшийся в живых бандит дал признательные показания, – вспомнил Валера подробности трудного допроса, длившегося почти пять часов. – Он утверждает, что вас использовали втемную. Вы ничего не знали о взрывчатом веществе в термосе. Вас просто просили передать термос мужчине, который будет сидеть в первом ряду и будет лицом пострадавшим. Просто передать термос, и все.

– Поставить сумку под стул, – уточнила Инна шепотом. – Он должен был сам взять.

– Ну да, ну да, но это детали.

– Меня будут судить?

– Будут, – не стал врать Валера. – Но думаю, наказание не будет таким суровым, каким предполагалось. Кстати, вы должны были погибнуть.