Я переводила на этой встрече и, ей-богу, устала от восторгов Рицци. И снова мне чудилось в нем какое-то коварство. Или только чудилось?

Принимали Карла Рицци в студии весьма приветливо. М.К. надела очаровательное черное платье и знаменитую бриллиантовую брошь, подаренную императором, – ту самую «мудрую змею». Прислуживали за столом приглашенные официанты. Потом все разъехались по домам.

Во время обеда произошел один небольшой конфуз: Карл Рицци, желая показать себя знатоком балета, спросил, как поживает Серж Лифарь и дружит ли с ним М.К.

– Да, мы иногда видимся, – ответила она так холодно, как только могла.

На счастье, у Рицци хватило ума не продолжать разговор.

На самом деле М.К. оказалась в непростом положении. Ведь Лифарь, который был своим человеком у Романовских-Красинских, жестоко их разочаровал: он не скрывал симпатий к оккупантам и стал одним из самых известных русских коллаборационистов. Доходило до ужасных вещей, скажем, узнав, что немцы захватили его родной Киев, Лифарь послал приветственную телеграмму Гитлеру. Он частенько бывал в «штабе» парижских коллаборационистов «Дойче Институт», снимался для журнала «Сигналь», который считался органом министерства пропаганды. За свои старания он был назначен руководителем балетной труппы Гранд-опера.

Между прочим, о нем ходил довольно скабрезный анекдот, весьма похожий на правду. Когда началась депортация евреев, на Лифаря, русского по происхождению, поступил донос – якобы он на самом деле иудей. Если его фамилию прочесть наоборот, получится «Рафил». Лифарь был вызван в немецкую комендатуру на довольно неприятный разговор. Тогда, чтобы доказать, что он никакой не еврей, Серж разоблачился ниже пояса и предъявил присутствовавшим веское доказательство, что он не прошел обряд обрезания. Сначала это вызвало истерический хохот у присутствующих, но затем Лифаря едва не арестовали за оскорбление гитлеровских офицеров.

Вообще надо с грустью признать, что среди русских эмигрантов подавляющее большинство сначала обрадовались возможности рассчитаться с большевиками и вернуться на родину в составе армии-победительницы. В частях, которые сражались на стороне Германии, оказалось до 25 тысяч представителей эмигрантской молодежи. Их трудно винить – они следовали призывам своих вождей!

Великий князь Владимир Кириллович, сын покойного «императора в изгнании», претендент на российский престол, призывал соотечественников способствовать по мере сил «свержению богоборческой большевистской власти и освобождению нашего Отечества от страшного ига коммунизма».

Я не хочу называть ничьих фамилий – да и Лифаря назвала только потому, что о нем зашел разговор на том приеме.

Но большинство из нас были просто-напросто обыватели, которые желали мира и вынужденно приспосабливались к тем условиям, которые диктовало время.

Я была именно такой, и М.К. со своей семьей были именно такими. Я бы очень хотела знать тех, кто откликнулся на призыв де Голля и начал сопротивляться, воюя во Франции и за свою страну. Я не сомневаюсь, что они есть! Может быть, когда-нибудь я встречу кого-нибудь из них…»

Послесловие французского издателя

Книга С.С. «Воспоминания об М.К.» осталась незаконченной в связи с внезапной гибелью автора.

Серафима Владимировна Серпан (Никольская) в ноябре 1941 года попала в облаву, которую устраивали гитлеровцы по случаю убийства резистантами фашистского генерала. Всех схваченных повезли в гестапо. Несколько человек пытались бежать и были застрелены. Среди них оказалась и Серафима Владимировна. Недописанную книгу спустя несколько лет после войны издал ее муж, Феликс Серпан, не изменив в ней ни единого слова, но предварительно показав той, кого Серафима Владимировна называла М.К. Главная героиня записок одобрила публикацию.

Бургундия, Нуайер, наши дни

Итак, она угадала. Она все выяснила! Она не заблудилась в стеклянно-зеркальном лабиринте, а в самом деле сделала великое открытие.

Стоп. Рано еще открывать шампанское. Возможно – да что там, вероятнее всего! – не только она сделала судьбоносное открытие.

Алена надела свое кольцо и растерянно оглянулась, размышляя, как бы половчее смыться. Надо срочно заскочить к мадам Бланш, а потом мчаться в Мулян. Может, жандармы все-таки добрались туда?

О том, как вернуть багги Маршану, она и не думала. Сам заберет! А не заберет – Алена еще с удовольствием покатается.

Между тем Жак снова открыл плавильную печь и увеличил жар.

– Вы не трудитесь делать мне брошку, я раздумала, – пробормотал Алена. – Я лучше на следующем броканте пудреницу куплю. Спасибо за ужин.

Надо было трогаться. Выискивая предлог переместиться к выходу, Алена скользнула взглядом по стенам, снова наткнулась на фотографию в стеклянной рамочке – и невольно улыбнулась:

– Вас сразу можно узнать, Жак. Глаза почти не изменились. А это ваши родители?

– Да. Они трагически погибли, – спокойно сказал Жак. Всмотрелся в лицо Алены и прищурился: – Вы об этом знали, да?

Язык не повернулся соврать:

– Да, знала.

– Откуда?

И снова она брякнула правду:

– От Бати Маршана.

– От Бати-и-и? – с издевкой протянул Жак – и внезапно так и взвился, словно наткнулся на понтию с раскаленным оранжевым клочком стекла на конце: – И вокруг вас он увивается? Багги его, ведь так? Я сразу понял по брелку, который сам же и делал! Опять Бати! Ладно, глупышка Изабель поддалась в свое время его дешевому очарованию, но вы!

«Значит, Маршан увел у Жака знаменитую Изабель, а тот увел у него рыжую Эппл, – сделала закономерный вывод Алена. – Надо же! И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет!»

Она с трудом подавила смех, но Жаку было не до смеха:

– Вы производите впечатление разумной женщины. По вам не скажешь, что вы способны упасть в объятия этого юбочника!

Алена схватила бутылку с водой и жадно глотнула.

– Жак, у меня очень разболелась голова, – проговорила она слабым голосом, причем без всякого притворства. Голову действительно ломило от дури, которую проявляли местные мужчины. А может, нынче день такого специального бургундского сурка? – Я бы хотела уйти, извините. У меня есть еще дела.

– Вы пойдете, пойдете, – покладисто закивал Жак. – Но сначала скажете мне, зачем вы сюда пришли.

– То есть как? – не поняла Алена. – Вы же меня сами пригласили поужинать.

– Но вы бы все равно пришли, верно? – хмуро взглянул он. – Якобы на экскурсию. Зачем это вам? Почему вы задавали вопросы, из которых мне все стало ясно?

«Мне тоже», – подумала Алена, а вслух постаралась удивиться:

– Что вам стало ясно?

– Что вы влезли туда, куда не следовало! – рявкнул Жак, взмахнув понтией, и Алена невольно отшатнулась к открытой дверце плавильной печи.