Я уже упоминала Карла Рицци. Это был гитлеровский офицер из роты пропаганды, который квартировал в maison blue, у Маргарит Барон, моей подруги. В 1941 году я видела его в Париже у той самой балерины. Это была мимолетная встреча, но именно тогда я впервые увидела бриллиантовую змею, которая потрясла меня. Рицци потом ехидно сказал, что на него она тоже произвела огромное впечатление. Собственно, благодаря ей он и узнал меня!

Вскоре Рицци перевели из Парижа в Бургундию, а в 1943 году какие-то злые ветры забросили его в Мулян.

Я по простодушию своему, а вернее, по глупости не ждала беды…

Маргарит написала мой портрет в платье с этой брошью, а потом сделала несколько натюрмортов с ней. Я надеялась, что время уничтожило эти картины, но завтра они появятся на броканте. Уже и броши сорок лет как нет, а память о моей краже осталась!

Рицци восхищался картинами Маргарит и сфотографировал некоторые из них. Именно тогда он и потребовал отдать ему брошь. Я соврала, что это всего лишь подделка, которую я потеряла. Он пригрозил, что прикажет меня арестовать, чтобы из меня вытрясли правду, но этого я не боялась: ведь тогда брошь ему точно бы не досталась, он не мог этого не понимать! Я взяла сына и уехала из Муляна. Конечно, Рицци настиг бы меня, но, на мое счастье, его перевели в Париж. Там он снова встретился с сыном той княгини, тоже любителем изобразительного искусства, и показал ему эти фотографии. Вовó – так звали этого молодого человека – сразу узнал и меня, беглую служанку, и драгоценность, некогда принадлежавшую моей матери. Он спросил Рицци, где найти воровку, однако тот был хитрым и жадным. Он обманул своего парижского приятеля, сказал, что эта девушка умерла, а брошь у нее отобрали партизаны. А потом написал мне, что знает о моем обмане и в качестве платы за молчание требует отдать брошь ему, когда он вернется в Мулян. Однако он так и не вернулся: дела гитлеровцев пошли плохо, а потом их и вовсе вышибли из Франции. Письмо я сожгла и со временем забыла и о нем, и о Рицци. Я одна растила сына, нанимала работников, чтобы обрабатывать поля, а брошь доставала только иногда, чтобы полюбоваться. Я не могла от этого удержаться! Она меня околдовала. Говорят, есть змеи, которые могут очаровывать взглядом. Вот и меня очаровала эта бриллиантовая змея.

Шло время, страхи забылись. Я стала носить брошь, но из осторожности снова распустила слух, что это искусная подделка.

Тем временем Лотер вырос и освоил стекольное ремесло – его всегда влекло искусство, а не крестьянская пахота. Честно признаюсь, я презирала его увлечение и даже знать о нем не хотела. Мы почти не виделись. Он жил в Паси-сюр-Аржансон, учился у отца Катрин, стеклодува. Потом женился на Катрин, несмотря на мои возражения. Мне она всегда казалась простоватой и глуповатой, но Лотер очень любил ее… Родился ты, однако я сторонилась вашей семьи. Иногда видела на ярмарках стеклянные изделия Катрин – она постоянно копировала мою брошь, которую видела раз или два. Эта змея очаровала ее так же, как и меня, но я знала, я чувствовала, что это навлечет на нас беду! Так и вышло.

В одно ужасное утро сорок лет назад я нашла на ограде рядом с домом придавленный камнем листок, на котором было написано: «Одиль, верни сама знаешь что, пока не поздно. «Серый» конь. Левый задний. Даю три дня. Потом убью».

Я сразу поняла, что это писал Карл Рицци! Мы с моей подругой Маргарит переписывались с помощью забавного шифра, который выдумали еще в школе. Рицци знал об этом: увидел у Маргарит какую-то мою записочку и заставил рассказать, что это значит. Он опасался, что это шифровка партизан. Чтобы разубедить его, Маргарит все рассказала.

Рицци написал мне именно этим шифром, чтобы у меня не возникло никаких сомнений. Кроме того, он все видел в сером цвете – у него был дефект зрения. Именно поэтому его взяли служить только в роту пропаганды, а не в строевые части. «Серый» конь руэн – тот самый конь из старого манежа во Френе, в левом заднем копыте которого мой несчастный Бонифас прятал кокаин, чтобы его потом забрали покупатели.

Итак, Рицци вернулся! Я страшно перепугалась. И в тот момент, когда я прочитала записку и стояла, не зная, что делать, где скрыться, ко мне подошел незнакомец, говоривший с немецким акцентом и разыскивавший Одиль Бланш. Мне повезло: я увидела его первой, он еще не успел никого в деревне расспросить обо мне… Я сразу поняла, что это он привез записку от Рицци. А тот, решила я, просто не рискнул появиться в деревне, но, может быть, выжидает где-нибудь поблизости. И тут меня осенило, как можно выиграть время и сбить со следа этого посланца, благо он выглядел простаком. Та русская княгиня, бывшая балерина, любила вспоминать, как она танцевала в балете «Лебединое озеро». Ей нравилось мое имя и она рассказала о коварной Одиль и нежной, безгрешной Одетт. Я наплела незнакомцу, что Одиль давно умерла, а я всего лишь ее сестра Одетт. Он ушел. Ах, если бы я знала, что он уже не вернется! Но я боялась, что Рицци где-то поблизости, а он-то прекрасно знал, что у Одиль не было никакой сестры Одетт! В любую минуту я ждала, что появится Рицци и исполнит свою угрозу. При всем желании я не могла положить брошь в тайник, ведь я сожгла старый манеж с конем руэн, когда партизаны убили моего мужа. Но я боялась, что Рицци не станет слушать мои объяснения. От страха я словно повредилась рассудком! Я решила, что если я понадежнее спрячу брошь, если он не сможет ее найти, то отвяжется от меня. И меня осенило. Сейчас мне это кажется огромной глупостью, но тогда со страху я готова была на все. я вспомнила старый кулон, который когда-то видела у Маргарет: янтарный кулон с застрявшим в нем камешком. Я была так невежественна, я думала, что камешек упал в раскаленный янтарь и застыл вместе с ним. И я решила: брошь нужно спрятать в стеклянное изделие, а стекло выкрасить в черный цвет, чтобы все скрыть.

Я села в машину и поехала в Паси-сюр-Аржансон, где была мастерская твоего отца. Конечно, я была не в себе. Твои отец и мать работали. Я вбежала и, как сумасшедшая, ничего не объясняя, подбежала к Катрин, которая как раз вытащила из плавильной печи трубку с комком расплавленной стеклянной массы, и стала требовать, чтобы она погрузила туда мою брошь. Катрин и Лотер пытались убедить меня, что это невозможно, что брошь расплавится. Я рыдала и говорила, что меня убьют, если я не спрячу брошь. И тогда Катрин, которая вообще была глуповата, воскликнула: «Да что вы так беспокоитесь о какой-то подделке! Кому она нужна?» – «Это не подделка!» – закричала я. «Да нет же, – хлопнула глазами Катрин. – Вы же сами всех уверяли, что это подделка! Медь и стекло! И они расплавятся!»

Я не выдержала. Я схватила щипцы и всунула брошь в стеклянную массу. И тут же увидела, что она распадается… золото расплавилось мгновенно, растеклось золотыми нитями, сапфир превратился в серый камень, а алмазы разошлись по всему этому комку расплавленной стеклянной массы.

Катрин воскликнула удивленно: «А ведь правда! Это была не стекляшка!»

Ненависть захлестнула меня. Я словно забыла, что сама виновата, что сама бросила брошь в расплавленное стекло. Я выхватила из рук остолбеневшего Лотера железный прут с кусочком расплавленного стекла на конце – и вонзила в горло Катрин. А когда увидела, что натворила, бросилась бежать.