Жора усмехается. Такая усмешечка, что Егору делается не по себе.

– А мне не надо этого вашего.

– Это… Это че значит?

– То и значит. Я пощусь.

– Ну…

Егор глядит на него ошарашенно, судорожно изобретая, куда дальше повести разговор. А Жора подмигивает ему и успокаивает:

– Да все нормально. Иди, он тебя ждет. Иди-иди, не заперто.

12.

Мишель показывает Антончику, который сегодня стоит на воротах, зеленый полотняный мешок.

– Дед противогаз забыл! Они ведь к поезду, да? Башка вообще не варит уже! Отдам и вернусь!

– Ну да… Там-то… Ладно… Ну ты только это… Не затягивай.

– Спасибо, Тох!

Она просто дотрагивается до его плеча, но ему хватает и этой ее благодарности. Ворота приоткрываются для нее – и Мишель выскальзывает наружу. Про поезд она знает из подслушанного разговора – разумеется, она не осталась сидеть дома, когда дед ушел. Дураку понятно, что уходил не на дежурство, а она не дура.

Одной идти к поезду было бы стремновато, да и дозорные на заставе наверняка бы не пропустили ее туда: Полкан запретил приближаться к составу. Но, прицепившись к деду, она могла попытаться.

Попытаться разузнать у людей в поезде, что им известно о казацкой экспедиции. И только после этого уже окончательно решить – верить Тамаре или не верить; уходить или ждать Сашу дальше.

С дедом в темноту уходят еще двое. Все навьючены тяжеленными рюкзаками. Фонари выключены. Дорогу ощупывают палками. Шагают медленно, так что для Мишель не составляет труда встроиться им в хвост. Главное, чтобы не заметили раньше времени. Сдаваться деду нужно уже у самого поезда, когда прогонять ее домой будет слишком поздно.

Идут не к заставе, которая освещена фарами застрявшего поезда, а срезают и напрямик движутся к мосту. Что они там собрались делать, Мишель не расслышала – но, что бы это ни было, такой шанс упускать нельзя.

На мосту Мишель раньше не бывала, и мысли такой ей не приходило в голову никогда – ведь мост уводил прямо в противоположную от Москвы сторону. Когда Мишель выходила на железную дорогу и смотрела на запад, ей казалось, что она подставляет лицо солнечным лучам. Когда смотрела на восток, как будто в яму заглядывала.

И вдруг – оттуда поезд.

Он похож на те поезда, которые она помнит с детства. Она в Ярославль вот таким же поездом приехала. В Москве тогда были беспорядки, и ее решили от греха подальше отправить к бабушке. Отец довел их до вагона, сам закрыл в люксе и долго целовал на прощание – в глаза, в лоб. А сказал, что она едет просто на каникулы. Мишель это прощание запомнила крепко. От отца, обычно благоухавшего одеколонами, в тот день пахло кисло и неприятно.

Высадив Мишель с бабушкой, поезд укатил дальше на восток, и больше поездов от Москвы мимо Ярославля не проходило.

И вот как будто бы он возвращается.

Туберкулезники, Мишель слышала это. А вдруг можно было бы хотя бы в тепловозе? Они же выходят к людям, разговаривают… Значит, не заразные. Не боятся заразить. Можно попроситься к ним, до Москвы? Если Полкан их пропустит?

Но, чем ближе поезд, тем меньше ей верится в то, что ее согласятся подбросить.

На берег успел выехать только локомотив, весь остальной поезд остановился на мосту – и, хотя он стоит в тумане, Мишель видит, что окна в пассажирских вагонах так и не зажглись.

Дед и другие двое притормаживают – натягивают противогазы. До реки остается сотня метров, но туман уже начинает щипать глаза. Мишель лезет в зеленый мешок и достает из него модный 3М-овский респиратор с большим стеклом.

Они не собираются идти к людям в тепловозе – наоборот, кажется, что прячутся от них. Выбираются с берега сразу к мосту, из кустов – и спешат, перебегая между стальными фермами, как будто пытаясь слиться с ними, вдоль состава.

Мишель выходит к поезду следом за ними в том же месте, подглядывает – что они собираются делать дальше?

Они разделяются: дед, кажется, остается у поезда, кто-то другой спускается на веревке под мост, третий лезет под вагоны. Но, может быть, ей просто это чудится: силуэты уже наполовину растаяли в тумане, и лунный свет сегодня совсем бедный из-за жирных облаков.

Мишель подходит к нему все ближе, ближе.

Света в вагонах нет, но они не пустые. В них кто-то есть, это точно: изнутри доносится какой-то неясный шум. И… Когда Мишель подходит совсем близко, ей вдруг кажется, что вагоны словно вибрируют. Будто поезд идет и его качает на рельсовых стыках.

Она смотрит на окна.

В них не просто нет света. Они плотно зашторены изнутри, так что бы вообще не было видно, что там происходит. Но за шторами происходит какое-то движение, это точно.

Завороженная, Мишель привстает на цыпочки и стучит пальцем в окно. Может, откроют?

Занавеска дергается, как будто ее пытаются отдернуть изнутри. Она стучит еще раз, и занавеска дергается сильней. Мишель оглядывается на локомотив… Вроде бы, пока ее никто не заметил. Она собиралась идти туда и вызывать этих людей на разговор, но дед очевидно прячется от них, и она не хочет привлекать их внимание так явно. Просто посмотреть…

Она пробегает вдоль вагона до лесенки, которая ведет к двери. Вскарабкивается по ней… Окно закрашено – кое-как, наспех замалевано снаружи краской.

Мишель достает из кармана ключ и начинает скрести краску, поминутно озираясь. Процарапывает линию, другую…

Изнутри бьет свет. Мишель проделывает себе глазок с монетку размером и приникает к нему.

Окна изнутри зарешечены. Стены забрызганы кровью.

Ей жутко до одури. Но она перемещается так, чтобы видеть немного в сторону.

В тамбуре на корточках, свесив руки, сидит голый человек с разодранным лицом. У него на плечах сидит в такой же позе еще один голый человек с разодранным лицом. У него на плечах сидит в такой же позе еще один голый человек с разодранным лицом. У него на плечах сидит еще один человек с разодранным лицом. Он смотрит вверх, на тускло горящую под потолком лампочку. А потом, как будто почувствовав на себе ее взгляд, дергается и начинает искать, нашаривая вслепую источник свербящего его ощущения – пока не встречается глазами с Мишель.

Это Саша Кригов.

1.

Действительно, дверь не заперта.

Жора открывает ее перед Егором – и прежде, чем Егор успевает сообразить, что все это может означать, вталкивает его внутрь и запирает замок.

В изоляторе стоит полумрак. Никто не встречает тут Егора, как в прошлый раз, и ему приходится самому продвигаться вперед, чтобы найти отца Даниила.