Он удалился, а мы молча переглянулись, мрачные, словно персонажи трагедии.

В одиннадцать, секунда в секунду, мы выскользнули из отеля через заднюю дверь, предварительно уверившись, что никто нас не заметил. Постояльцы, по большей части туристы и археологи, уже спали, измотанные осмотром достопримечательностей, зноем или работой.

С ног до головы одетые в черное, мы крались по темной дороге. Ганс тащил в рюкзаке снаряжение, необходимое для того, чтобы успешно провернуть нашу эскападу, а я нес посох Анубиса, обернутый шелковым шарфом Кассандры. В нескольких метрах от зарешеченных ворот мы остановились и принялись рассматривать ограду, спрятавшись в тени пальмовой рощицы. Охранник в униформе, вооруженный пистолетом и дубинкой, сидел на табурете и, зевая, листал журнал, пользуясь светом прожектора.

— А второй где? Их обычно двое, — заметил Гиацинт.

Мы стали вглядываться в окружающую темень, но тщетно.

— Должно быть, совершает обход, — предположила Кассандра.

— Если он вообще здесь.

— Подождем его или рискнем войти сейчас?

— Незачем тянуть, — решил Гиацинт.

— Возьмите на себя решетку, — сказала Кассандра, — а я займусь этим жирным болваном. Ганс, дай-ка мне карманный фонарик.

Она нырнула в обступившие нас потемки, и вскоре мы увидели ее на дороге: возвратись на несколько метров вспять, она теперь снова приближалась к воротам, шаря по земле лучом фонарика. Охранник подскочил на своем табурете и потянулся к дубинке, но, разглядев Кассандру, расслабился.

— Что вы здесь делаете, мадам? — спросил он по-английски. — Зона закрыта для туристов с семнадцати ноль-ноль.

Она выпрямилась и покачала бедрами.

— Простите меня, но я ищу свою серьгу.

— Что-что?

— Мы сюда приходили сегодня после обеда вместе с профессором Мухтаром, и я обронила одну из моих сережек. Сначала думала, она среди вещей затерялась, все перерыла, но…

— Приходите завтра, когда рассветет, мадам. Сейчас вы ничего не найдете.

— Послушайте, это подарок моего отца, я очень ими дорожу и… — Порывшись в карманах своих черных брюк, она вытащила изрядную пачку банкнот. — Пожалуйста, помогите мне искать! Если ждать до завтра, кто-нибудь может найти ее и взять.

Охранник посмотрел на пачку и схватил свой прожектор, работающий на батарейках.

— Какая она с виду, эта ваша серьга?

— Золотое кольцо, в него рубин вправлен. Мы на обратном пути вон там проходили, сегодня после полудня.

Кассандра увлекла охранника в противоположную сторону, а Гиацинт, вытащив у Ганса из рюкзака щипцы, шепнул:

— Пора!

Он бросился к ограде, мы бесшумно последовали за ним. Я следил, не появятся ли охранник с Кассандрой, пока Гиацинт проделывал в сплетении металлической проволоки дыру достаточного размера, чтобы мы могли туда пролезть.

— Морган! — наконец позвал Этти, оттягивая проволоку в сторону, чтобы расширить проход.

Я присоединился к остальным, и мы притаились за глыбой известняка, поджидая Кассандру. Где она, куда запропастилась? Мне стало тревожно.

— Как же она теперь нас отыщет?

— О ней не беспокойся, — обронил Гиацинте усмешкой, которую я не столько увидел, сколько угадал.

И верно: очень скоро в потемках проступила ее фигура.

Гиацинт метнулся к ограде, показал ей, куда лезть, и она, по-змеиному гибкая, мгновенно проскользнула в отверстие.

— Где охранник? — спросил я.

— Штаны подтягивает, — насмешливо отрезала она. — Так вы идете?

Мы припустились бегом в направлении дворца. Оглянувшись, я успел разглядеть охранника: он с блаженной ухмылкой снова торчал на посту.

Сторожко озираясь, мы вышли туда, где в свое время был парадный двор здания, хотя теперь от него осталась лишь выровненная площадка.

Перед нами выстроились в ряд двенадцать гигантских опорных колонн, позади которых находились три большие двери. Скрываясь за колоннадой, мы вертели головами во все стороны, боясь, что с минуты на минуту может появиться второй страж. Гиацинт зажал в руке резак, острый, как скальпель, а в зубах зажат фонарик с узким световым пучком.

Но, собравшись деликатно, по возможности не оставляя следов, отделить печати, он вдруг тихо, но яростно выругался сквозь стиснутые зубы. Я вздрогнул.

— Что?

Он вытащил фонарик изо рта и шепнул:

— Открыто…

В голове забурлили, сталкиваясь и переплетаясь, тысячи предположений, я весь взмок от холодного пота. Наклонясь, всмотрелся в печати. Их кто-то вскрыл, постаравшись, чтобы взлом остался незамеченным.

— Нас опередили…

Кассандра приложила палец к губам и, кивком указав на вход, достала пистолет, который до сих пор прятала под блузкой. Гиацинт поступил так же.

Этти горячей ладонью сжал мое плечо, его била дрожь. Я похлопал его по руке, пытаясь ободрить, и шепнул:

— Они привыкли. — Впрочем, это не могло успокоить даже меня самого.

Единым слаженным движением Кассандра и Гиацинт прислонились к стене по обе стороны двери и по свистку последнего одновременно вошли, держа перед собой свои пистолеты и фонарики.

Я зажмурился, ожидая, что сейчас прогремит первый выстрел. Но все было тихо.

— Можете входить, — позвала Кассандра. — Наш незваный гость, видимо, затерялся в лабиринте.

Мы повиновались, и она стала обшаривать лучом фонарика все вокруг. Это был первый зал храма, со всех сторон окруженный пузатыми колоннами.

— Что еще за лабиринт такой? — простонал Ганс.

Этти вытащил из кармана пачку листков с заметками, составленными им за ужином, и направил на них луч фонарика Кассандры.

— Судя потому, что я понял из туманных объяснений профессора Мухтара, — зашептал он, — конструкция храма символизирует путь, который проходит душа умершего. Помещение, где мы находимся сейчас, служит эмблемой посюстороннего пространства, мира плотского и материального, а нам нужно достигнуть потусторонних областей. Это там. — Он указал на проход между двумя рядами колонн.

Мы на цыпочках продвигались вперед, пока не заметили свет, что просачивался из-за двустворчатой двери. Погасив фонарики, мы отступили в тем ноту среди колонн, ожидая, что источник света приблизится. Сердце колотилось, будто готовясь разнести грудную клетку.

Однако свет не сдвигался ни на дюйм. Мало того: вскоре до нашего слуха долетел приглушенный смех. Не веря ушам, мы сами стали продвигаться поближе. Возле двери прежде невнятное бормотание стало вполне различимым.

— Тебе это нравится? Нравится, а? — стонал мужской голос, выговаривая английские слова с сильным арабским акцентом.