ее шатром круг телег словно свернулся, уподобляясь хищной змее, которая обвивает тело ничего не подозревающего, мирно спящего человека.

А она шагала неслышно точно призрак, едва касаясь босыми ступнями росистой травы. И единственным, что выдавало ее присутствие, был еле слышный шелест невесомой накидки.

И именно этот мягкий шелест, слишком нехарактерный для этого грубого и негостеприимного места, разбудил Каурая. Он не стал выдавать себя раньше времени, а сосредоточенно наблюдал за ней из-под опущенных век. Его мохнатый сторож мирно дрых все на том же месте, и присутствие посторонней даже на мгновение не вырвало животное из сладкой дремы.

— Я знаю, что ты не спишь, одноглазый, — произнесла она, тоже еле уловимо. Хотела, чтобы ее шепот слышал только он один. — В свою последнюю ночь глупо спать. Ты уже замолил все свои грехи?

— Мои грехи касаются только меня одного, — отозвался Каурай ей в тон — еле ощутимым шепотом, который она расслышала с полуслова. — Кто ты? Нет, можешь не отвечать, я уже понял. Пришла поглядеть на зверя, прежде чем его разорвут на кусочки? Что ж, вот он я — гляди и убирайся прочь, ведьма.

— Ой, как грубо, — тронула улыбка ее розовые губы. — А я думала, ты будешь рад видеть родственную душу.

— Не помню, когда я успел породниться с ведьмами…

— Тот, кто неусыпно ходит у нас по пятам, не может не породниться с нами, — заложила она руки за спину и наклонила аккуратную пепельноволосую головку. — И тот, кто пролил так много нашей крови, не мог не впитать ее в себя. Я гляжу на тебя, одноглазый, и вижу, что ты почти стал одним из нас. Только метлу где-то потерял и… все остальное.

— Что тебе нужно? Зачем пришла? Хочешь отрезать у смертника палец? Так тебе лучше подождать, пока я буду болтаться на суку, и тогда забирать все, что нужно. Палец висельника, его прядь волос… Что там еще полезного можно настричь с трупа, а потом бросить в котел? Петлю?

— О, нет, — покачала головой ведьмочка. — Если дело касается тебя, одноглазый, то ты нужен мне весь. Полностью. А свои пальцы и волосы можешь оставить себе, они тебе еще пригодятся. И очень скоро.

— В каком смысле? Если ты не заметила, но я сижу привязанный к колесу, и уже сегодня…

— В таком, что я пришла предложить тебе… кое-что, от чего ты едва ли сможешь отказаться.

— И что же это?

— Свободу.

— Свобода из рук ведьмы отдает мертвечиной.

— Возможно, — поморщилась она. — Но это единственная свобода, которая тебе доступна. Не глупи, одноглазый, кому как не тебе знать, что другой свободы не существует в природе. Разве до нашей встречи ты был свободен по-настоящему? Разве мог позволить себе все, что хотел, не оглядываясь на последствия?

— Не впадай в эту патетику, — вздохнул Каурай. — Лучше говори, зачем пришла. Хочешь помочь мне выбраться? Тогда тебе нужен нож.

— Нет, я не двину даже пальцем, чтобы развязать твои веревки, — покачала она пальчиком у него перед носом. — Ты сам освободишься.

— И как же я это сделаю? — хмыкнул он. — Только не говори, что твой план — это глупыми философскими разговорами заставить меня страдать и вырваться из пут.

— Сначала мы договоримся. Ты мне, а я тебе, одноглазый. Я пришла заключить честную сделку.

— Я не хочу тебя расстраивать, но я сейчас не в том состоянии, чтобы заключать сделки. Еще раз — если хочешь надергать с моего тела ингредиентов для зелий, то подожди для начала, пока я не перестану барахтаться…

— Ты окажешь мне услугу, когда твои ноги свободно зашагают по земле. Поможешь мне.

— Слушай сюда, дорогуша, — сверкнул глазом Каурай. — Не нужно считать меня простофилей, который не понимает, какого рода помощь обычно имеется в виду, когда это слово слетает с уст вашего племени. И чем обычно приходится платить за так называемую свободу.

— Работа, одноглазый, — не отступала она. — Я хочу предложить тебе работу по твоему профилю. И тебе лучше прекратить кривляться и важничать, а дать мне вытащить тебя из этого дерьма, в которое ты умудрился вляпаться из-за какой-то кобылы. А потом поблагодарить свою спасительницу и спокойно выслушать, что она собирается тебе предложить. Строить из себя уязвленную профессиональную гордость будешь позже. Я обещаю, что тебе не нужно будет убивать невинных, насиловать девственниц, резать младенцев, обмазываться их потрохами и пить кровь у скота — хотя тут как сам знаешь, я не навязываю другим как им развлекаться. Все будет в рамках Договора. Я тебе не дамочка из Дикого Гона, которая ходит по лезвию и вызывает бури. Я чту условия и живу честно. От тебя жду того же. Ну как?

Не успел одноглазый послать ее куда подальше, как его ушей достиг отдаленный шум, заставив его выкинуть все из головы и прислушаться. Ведьмочка тоже учуяла неладное, нахмурилась, но не придала значения обычным ночным шепотам Пограничья. В отличие от Каурая, который слишком хорошо знал, что за существо издает такой характерный звук.

Как будто могильная плита, пролежавшая в земле ни один десяток лет, сорвалась с места и пошла прогуляться.

Он до последнего тешил себя надеждой, что ему только послышалось, но тут звук повторился. Еще. И еще, все ближе. Так звучала тяжелая поступь, знакомая.

Очень знакомая.

— Повезло мне, — усмехнулся одноглазый, обливаясь мурашками при одной мысли о том, кого готовится породить темнота. Сердце стучало в груди и отдавалась в висках. — Я весь внимание.

— Хорошо… — удовлетворенно произнесла ведьмочка, опускаясь перед одноглазым на колени. — Так бы и сразу, а то начал строить из себя недотрогу.

— Ты чего делаешь? — напрягся одноглазый, когда ведьма обняла его за шею и приблизила довольные губы к его уху.

— Спасаю тебя, глупыш, — хихикнула она. — Не думаешь же ты, что мы будем обсуждать условия сделки прямо здесь — рядом с этой вонючей псиной. Повторяй за мной — Adi Abilis…

— Постой…

— Повторяй, если хочешь жить! Adi Abilis.

— Adi Abilis…

— Славно. Abilis Ix Dini.

И с этими словами она больно укусила его и зашептала заклинание прямо в ухо, обрастающее черными, жесткими волосами.

Глава 23

Трансформацию он перенес скверно.

Ведьмочка дико перепугалась, когда у него начали трещать кости и выгибаться позвоночник — настолько громко он вопил от боли.

Вскочившая было собака поначалу принялась злобно лаять при виде того, как пленник корчится в своих путах и скрежещет зубами, силясь подавить крик. Но когда у ее подопечного выросли клыки, из пальцев полезли когти, спина обросла жестким волосом, а крик перешел в