– Как скажешь, – Хэтчер допил свой виски. – Повторим?

– Почему бы и нет.

Хэтчер медленно, ссутулившись, пошел к бару. Он выглядел совершенно поверженным. Такова была специфика работы в полиции – от таких поворотов не был застрахован никто, даже самые лучшие. Мне было больно видеть Хэтчера в таком состоянии. Не говоря уже о том, что мы лишались важного ресурса. Чтобы поймать сообщников, лучшие игроки должны находиться на поле, а не сидеть в запасе. Я посмотрел на часы. Было начало девятого. Из-за непредвиденной поездки в Бристоль я перенес встречу с Темплтон на час позже, на девять. Хэтчер вернулся с напитками и сел.

– Кого ставят на твое место?

– Инспектора Дэниела Филдинга. Это безопасное решение. Ему скоро на пенсию, и он не допустит никаких отклонений от правил.

– Сейчас как раз нельзя играть по правилам. Сообщники хорошо их знают, и поэтому-то ты их и не поймал, – вздохнул я. – Значит, теперь все уходит в политическую плоскость. Ненавижу, когда так происходит. Что еще можешь сказать про этого Филдинга?

– Он хорошо выглядит по ТВ, пресса его любит, – Хэтчер покачал головой и потер усталые глаза. – Филдинг будет с улыбкой выдавать нужный текст, и все проглотят его наживку. Но с точки зрения оперативной полицейской работы он некомпетентен.

– То есть ты не его бы выбрал себе на замену?

– Его? Да он последний человек, кого я бы выбрал. С Рэйчел Моррис случится то же, что и с предыдущими жертвами, – Хэтчер опять покачал головой и стал тереть руками лицо.

– Ну, и в этом месте ты должен сказать, что это ты во всем виноват.

– Я виноват, Уинтер. Я мог был сделать больше. Я должен был сделать больше, черт возьми!

– Ладно, – сказал я. – Хватит жалеть себя. Вот что ты сейчас сделаешь: ты допьешь и пойдешь домой, и сегодня больше не пей. Ты мне нужен с ясной головой завтра утром. Завтра мы найдем этого маньяка и арестуем.

– Тебе какое слово из фразы «меня сняли с дела» непонятно?

– Это просто формальность. В самом худшем случае, что они сделают, если ты продолжишь им заниматься?

– Меня могут снять и с дежурства. Вообще уволить могут.

– Ничего у них не получится, – сказал я. – И вообще, давно ли ты стал бояться потерять работу?

– Мне о пенсии надо думать, Уинтер.

– Это все не главное.

– Как же не главное! Я не сказал, что мне дали другое дело?

– Ничего, в Лондоне никто не умрет, если завтра ты не займешься парковочными штрафами. Все, иди домой, больше ничего не пей и выспись. А завтра утром позвони на работу и сошлись на болезнь. Жду тебя здесь ровно в семь.

В отелях лучший вид – из люксов. Я стоял на балконе и смотрел на панораму города, переливающегося огнями окон, автомобилей и автобусов, фургонов и фонарей. Рождественское освещение сияло в темноте всеми цветами радуги и делало город похожим на узор калейдоскопа. В нем жили миллионы людей – хороших, плохих, а по большей части средних. В данный конкретный момент меня интересовали из этих миллионов только два человека.

Я сделал затяжку, и кончик сигареты сверкнул оранжевым огоньком. Было без пятнадцати девять. Темплтон наверняка решит опоздать на пять минут, а значит, до ее прихода – двадцать минут.

С улицы доносился непрерывный гул от автомобильного трафика, электричек, шагов снующих по своим делам людей. День заканчивался и приносил с собой тяжелое чувство в груди, которое появлялось у меня каждый раз, когда в ходе расследования наступало затишье. Мы сделали все, что могли, проделали все, что было необходимо, теперь оставалось только ждать.

Репортаж с пресс-конференции до шестичасовых вечерних новостей не продержался, но с полудня до пяти это был первый сюжет всех выпусков. За пять часов сообщники наверняка успели его увидеть. Обычно преступники трепетно смотрят новости, потому что для них это возможность получить подтверждение того, что им удалось перехитрить полицию. Это музыка для их ушей. На этом допущении строилась наша тактика.

Я попытался представить, в каком состоянии сейчас находится Рэйчел Моррис. Догадалась ли она уже, кто ее похититель? Мне казалось, что да. В новостях очень много говорили об этом деле, так что она, скорее всего, уже знает, чего ожидать – пыток, увечий и лоботомию. Я стал строить догадки о том, насколько она сильный человек, но потом решил, что на самом деле это неважно. Сколько бы сил у нее не было, рано или поздно он сломит ее дух. Если мы не успеем освободить ее до этого момента.

Я выбросил сигарету и вернулся в теплую комнату. На лэптопе играла вторая часть моцартовского концерта для кларнета с оркестром. Эта часть – мое самое любимое произведение. Грусть кларнета так берет меня за душу, что дыхание перехватывает. Моцарт написал двадцать семь концертов для фортепиано и только один для кларнета. Я думаю, он решил остановиться на этом одном, потому что ничего лучше написать уже было нельзя.

Я уже успел принять душ и переоделся в чистую футболку с группой «Doors». Никаких дел больше не было, оставалось только ждать. Я никогда не любил ждать. Я люблю движение и действие, люблю занятость. Когда делать нечего, мой мозг продолжает работать на повышенной передаче, а такая работа вхолостую ни к чему хорошему не приводит. На часах было без пяти девять, оставалось еще десять минут.

Чтобы убить время, я решил проверить почту. Там были обычные запросы на помощь в расследованиях и несколько писем со спамом. В одном из запросов было много приложенных файлов. Любопытство восторжествовало, и я их открыл.

Запрос был от шерифа одного из неизвестных мне округов штата Алабама. Были похищены и убиты две тринадцатилетние девочки, и шериф волновался, как не допустить появления следующей жертвы. Я просмотрел отчет судмедэкспертов и криминалистические характеристики преступления, и все части мозаики сложились в голове сами собой почти сразу. Решение крылось в деталях. На первый взгляд оба убийства казались идентичными, но это было не так. Кто-то очень постарался, чтобы они выглядели одинаковыми, и этот кто-то был отчим первой жертвы.

Обе девочки получили по двадцать ножевых ранений почти в те же самые места. Первое отличие состояло в глубине ранений. У первой жертвы раны были глубже в среднем на пять сантиметров. Второе отличие было в том, что вторая жертва сначала получила удар в сердце, а значит, остальные девятнадцать ран были лишними, поскольку она уже была мертва. Убийце нужно было, чтобы она лежала неподвижно, пока он наносит остальные девятнадцать ударов в нужные места.

Первая девочка была убита в состоянии аффекта, в этом преступлении мотивы были исключительно личные. Вторую девочку убили хладнокровно, без тени той ярости, которая присутствовала в первом случае. Вторая жертва была нужна для отвода глаз, девочке просто не повезло оказаться не в то время не в том месте.

Я зашел в почтовую программу, открыл окно для ответа и начал печатать. Первым делом я написал шерифу, что преступник – отчим первой девочки. Второе – что ему не нужно волноваться о третьей жертве, потому что отчиму явно хватило двух. И в заключение я сказал, что нож он найдет под стопкой порножурналов в гараже дома первой жертвы.